Жаркой ночью в Москве... - Михаил Липскеров

То-то он картишки любил… Так что если она в разгар и перепутает что, то всегда можно оправдаться, что она от разгара и перепутала.

Тут ланиты мои заливает краска стыда, клавиши компьютера валятся из рук, правая из которых непроизвольно тянется к взбухшему чреслу, и я говорю охрипшим от несдерживаемой страсти голосом:

– Танечка, милая, приезжай. Я тебя жду. Как тридцать лет назад. Милая, сейчас такое же знойное лето со зноем, комарами и мухами, так же сияет лунная ночь, так же звезда с звездою говорит и так же лес и дол виденьем полны, и не могу заснуть я без тебя, всё ненужным стало сразу без тебя, от заката до рассвета без тебя, так нужна ты мне, любимая моя…

– Вы меня помните, Михаил Федорович?

– Как же мне тебя не помнить?! Как мне знакомы твои черты. Помню ли тебя, моя Татьяна, мою любовь и наши прежние мечты? Ну вот, прям как щас помню дни золотые, а уж кусты сирени и луну в тиши аллей! Помню, упали косы, пушистые густые, свою головку ты склонила мне на грудь… А потом – ниже, ниже, ниже… Приезжай…

– Не могу, Михаил Федорович. Тридцать лет прошло. Вот случайно. Бессонница. А тут – телефонный звонок. Ваш номер на дисплее высветился. Я даже и не знала, что это вы. Только по голосу узнала.

– Милая, я тебе не звонил. Это у меня бессонница, это у меня телефон зазвонил, это у меня на дисплее номер высветился. Это чудо какое-то. Приезжай. Мой адрес…

– Нет, Михаил Федорович. Никак нельзя. Мама моя двадцать лет как умерла. Вот Федор Михайлович на мне и женился. Старый грех свой покрыл. А вас я в памяти держу. Сына вашим именем назвала… Нет, сын не ваш… (Еще бы! Только бабской литературы мне не хватает.) Так что сынок мой, как и вы, – Михаил Федорович. Извините, не могу. Я другому отдана и буду век ему верна. Прощайте.

– Прощай, Танечка…

И я положил трубку. Таня, Таня, Танечка… А ведь я даже фамилии ее не знаю…

И из положенной телефонной трубки послышалось:

– А фамилия моя самая простая: Ларина.

Послышалось?..

Чего только не бывает жаркой ночью в Москве!

Так, теперь этот мистический звоночек. Мате Хари. Той самой, чье последнее желание я исполнял перед расстрелом. И телефончик которой я по завещанной богами кобелиной привычке попросил.

Штутгарт 1, 2, 3, 4. И вот что интересно. Как после двух мировых войн и одной «холодной» надыбать телефончик: Штутгарт 1, 2, 3, 4?.. Так, так, так… Берем телефонную трубку. Вводим функцию SMS (как это делается, я не знаю, но вводим). Набираем «Штутгарт 1, 2, 3, 4». Гудит, бля…

– Штутгарт на проводе. Настоящий резидент настоящей английской разведки полковник Ринго Джагер Клэптон слушает.

– Ну ни х… себе!

– Русский?

– Еврей.

– Вейзмир!!! И что Моссад делает на противоположном от меня конце телефонного провода, что? А? Я вам спрашиваю?

– И вовсе не Моссад.

– Хорошо. Меняем вопрос. И что вовсе не Моссад себе от мене хочит?

– Мне ваш телефончик Мата Хари оставила.

– Говорите, сэр.

– После того как я ее последнее желание исполнил.

– Одно?

– Ну…

– Ясно, сэр. Соберитесь. И постарайтесь вспомнить все очень четко. Не перепутайте последовательность.

– Да ведь сколько лет прошло. Разве что упомнишь. Я не помню, чье желание месяц назад исполнял! (И вообще, может быть, ничего не исполнял, а просто мастурбировал.)

– Так, сэр. У вас алкоголь есть под рукой?

– Есть. Под обеими. И литр в холодильнике.

– Налейте в стакан на три пальца алкоголя и поболтайте в нем хвостом старого кота.

– А где я возьму…

– Здеся, – раздалось у меня под правым ухом.

Я повернул голову направо. Перед моими глазами справа налево болтался полосатый кошачий хвост, ритмично открывая и закрывая кошачью задницу. Я сразу понял, что эти задница и хвост принадлежат Герасиму, неведомым путем оказавшемуся в моем доме после… Чего я говорю… Вы же об этом только что прочитали. Я взял Герасима за хвост, поболтал им в стакане с водкой и выпил.

– Выпил! – выдохнул я в трубку.

– Вы идиот, сэр! – сказала трубка голосом Ринго Джагера Клэптона. – Кто вам велел пить?

– А что я должен был делать? – искренне удивился я. Что еще можно делать с налитым стаканом? Даже если поболтать в нем хвостом старого кота.

– Облизать кошачий хвост, идиот!

– Сэр…

– Что «сэр»?!

– Вы забыли сказать «сэр», сэр…

– О, фак ю маза! Нет ничего наглее обрусевших евреев! Оближите кошачий хвост, идиот, сэр!

Кошачий хвост самостоятельно проник мне в рот, прошелся в нем что электрическая зубная щетка. А через секунду Герасим уже храпел на диване, как будто это не он только что орудовал в моем рту (рте) по наущению настоящего резидента настоящей английской разведки полковника Ринго Джагер Клэптона…

Мы лежали на узкой койке в камере для смертников.

На тюремном дворе было 16 октября 1917 года. Вечер.

– Что заказывать будем, сударыня?

– Карточку, гарсон, будьте любезны…

– Сударыня, мы вам на словах доложим. В лучшем виде. Потому как в карте европейский стандарт: из холодных закусок – поцелуй руки, поглаживание волос, медленное раздевание. Вы какую музыку предпочитаете к медленному раздеванию?

– Скрипичный концерт Гайдна можно?

– Увы, сударыня, намедни скрипача расстреляли. За шпионаж в пользу Маврикия.

– А разве Маврикий в числе воюющих держав?!

– Конечно. С Мадагаскаром.

– Первый раз слышу.

– Да разве всех упомнишь. Война-то мировая. Так что скрипичный концерт Гайдна, увы…

– А Седьмой концерт для фортепиано с оркестром Будашкина?..

– Увы. Он еще не написан.

– А я было подумала, что пианиста тоже расстреляли (нервически смеется).

– Не без того, сударыня.

– За что пианиста-то?

– За шпионаж в пользу Мадагаскара.

– Так что вы можете мне предложить? Из оставшихся в живых.

– Что угодно, детка. Дудук Арно Микояна, сямисен хероко Ебидопота, соло Яши Боярского.

– Это что такое?

– Мужичонка из русских.

– А репертуар?

– Новейший. 2003 года.

Мы не спим, нам заря улыбается,

мы дрожим, нас рассвет не согрел.

Мы не спим, все вокруг просыпается,