Культура Возрождения в Италии - Якоб Буркхардт

княжеских прав и доходов (урбары), производство воспринимается в них как неизменное, каковым оно в общем и является, пока речь идет о земле. В противоположность этому города всего Запада, вероятно, уже очень рано, воспринимали свое производство в области промышленности и торговли как постоянно меняющееся и действовали соответственно этому; однако торговый баланс — даже в период расцвета Ганзы — оставался односторонним. Флот, войска, политическое давление и влияние просто вписывались в приход и расход торговой книги. Только в итальянских государствах соединение следствий полного политического сознания, пример мусульманской администрации и давние занятия производством и торговлей привели к созданию подлинной статистики[122]. Основанное на насилии южноитальянское государство императора Фридриха II (с. 10) поставило свою организацию на службу концентрации власти для борьбы за существование. В Венеции, напротив, последняя цель — наслаждение силой и жизнью, дальнейшее развитие унаследованного от предков, расширение выгодной промышленности и открытие новых рынков сбыта.

Ряд авторов говорят об этом очень определенно[123]. Мы узнаем, что население города составляло в 1422 г. 190000; возможно, что в Италии раньше всех стали считать не по очагам, по способным носить оружие, по тем, кто мог самостоятельно передвигаться и т. п., но по душам населения — по anime, исходить из этого как из нейтральной основы всех исчислений. Когда флорентийцы примерно в то же время хотели заключить союз с Венецией против Филиппо Мария Висконти, им в данный момент в этом отказали, исходя из ясного, подтвержденного выведением точного баланса убеждения, что война между Миланом и Венецией, т. е. между покупателем и продавцом, нелепость. Уже вследствие одного того, что герцог увеличит свое войско, герцогство станет из-за роста налогов плохим потребителем. «Лучше пусть будут побеждены флорентийцы, тогда они, привыкнув к жизни в свободном городе, переселятся к нам и переведут к нам свои шелковые и шерстяные ткацкие фабрики, как это сделали притесняемые жители Лукки». Удивительна предсмертная речь дожа Мочениго{100} (1423 г.), обращенная к ряду сенаторов, которых он призвал к своему ложу[124]. В этой речи даны важнейшие элементы статистического обзора всех сил и имуществ Венеции. Мне неизвестно, существует ли — а если существует, то где — основательный анализ этого трудного акта; лишь в качестве курьеза приведу из него следующее:

После выплаты военного займа в 4 миллиона дукатов государственный долг (il monte) составлял к тому моменту еще 6 миллионов дукатов. Общий торговый оборот, по-видимому, составлял 10 миллионов за вычетом 4 миллионов (так сказано в тексте). На 3000 navigli, 300 navi и 45 галерах находились соответственно 17000, 8000 и 11000 моряков (более 200 на галере). К ним следует добавить 16000 корабельных плотников. Дома в Венеции оцениваются в 7 миллионов и приносят доход со съемщиков в полмиллиона[125]. В городе есть аристократы, имеющие доход от 70 до 4000 дукатов. В другом источнике государственный доход оценивается в том же году в 1100000 дукатов; из-за нарушения торговых связей в военное время доход снизился к середине столетия до 800000 дукатов[126].

Если Венеция в подобных расчетах в их практическом применении раньше других полностью выразила важную сторону современного государственного устройства, то в достижении той культуры, которая тогда выше всего ценилась в Италии, она несколько отстала. Здесь отсутствует влечение к литературе вообще и увлечение классической древностью в особенности[127]. Способности к философии и красноречию, полагает Сабеллико, столь же велики, как к торговле и к государственному устройству; уже в 1459 г. Георгий Трапезундский{101} положил к ногам дожа латинский перевод книги Платона «Законы» и был назначен учителем философии с ежегодным доходом в 150 дукатов; свою риторику он посвятил Синьории[128]. Однако обозревая историю венецианской литературы, которую Франческо Сансовино{102} дал в виде приложения к своей известной книге[129], мы обнаруживаем там в XVI веке почти только теологические, юридические и медицинские специальные работы, а также истории, а в XV веке гуманизм представлен, вплоть до появления Эрмолао Барбаро{103} и Альдо Мануччи{104}, очень скудно в сопоставлении со значением города. Библиотека, переданная по завещанию кардинала Виссариона{105} государству, почти не была защищена от разорения и расхищения. Для решения научных вопросов ведь существовала Падуя, где медики и юристы в качестве составителей государственно-правовых заключений получали самую высокую оплату. Участие Венеции в итальянской поэзии было долгое время очень небольшим, но в начале XVI в. все упущенное было наверстано. Даже изобразительное искусство Возрождения пришло в Венецию извне и лишь к концу XV в. развилось здесь в полную силу. Есть здесь и другие, еще более приметные духовные отставания.

Но это государство, которое полностью держало в своей власти клир, замещало все важные церковные должности и не раз противостояло курии, отличалось благочестием особого рода[130]. Для того чтобы получить мощи святых и другие реликвии из завоеванной турками Греции, приносятся большие жертвы, и дож принимает их в торжественной процессии[131]. На «несшитый хитон»{106} решено было (1455 г.) истратить 10000 дукатов, но его не удалось получить. Дело здесь не в народном одушевлении, а в тайном решении высшего правительственного учреждения, от которого можно было, не возбуждая волнения, воздержаться, и во Флоренции при подобных обстоятельствах несомненно бы воздержались. Благочестие масс и их твердую веру в отпущение грехов каким-либо Александром VI мы оставляем вне нашего рассмотрения. Но самый город, который подчинил себе церковь больше, чем где бы то ни было, таил в себе на самом деле своего рода духовный элемент, и символизирующий государство дож выполнял в двенадцати важнейших процессиях[132] (andate) функцию, близкую к духовной. Большая часть этих праздников была учреждена в честь политических событий; они соревновались с большими церковными праздниками, главным из этих торжеств было знаменитое обручение с морем, которое всегда происходило вдень Вознесения Христова.

Высшее политическое сознание, наибольшее богатство форм развития обнаруживаются во Флоренции, в этом смысле безусловно заслуживающей наименования первого современного государства мира. Здесь весь народ совершает то, что в княжеских государствах является делом одной семьи. Удивительный дух Флоренции, остро рассуждающий и одновременно художественно творящий, беспрерывно меняет политическое и социальное состояние общества и столь же беспрерывно описывает и судит его. Так Флоренция стала родиной политических доктрин и теорий, экспериментов и интриг, но также, наряду с Венецией, и родиной статистики и прежде всего первой — ранее всех государств мира — родиной исторического изображения в современном смысле слова. К этому присоединилось впечатление от Древнего Рима