Наше счастливое время - Кон Джиён

– Может, все же затопить печку? – спросила старуха.

– Нет-нет, не стоит… Все хорошо, – ответила тетя, и старуха с улыбкой ответила, что электричество сейчас дорогое. Улыбалась она пресмыкаясь, униженно – с чувством, с которым прожила свою длинную жизнь. Съежившись в полумраке, мы сидели, как персонажи картины Ван Гога «Едоки картофеля».

– Тяжко вам пришлось в последнее время? – спросила тетя, пока старуха нерешительно вытащила из кармана скомканную пачку дешевых папирос и взяла одну в зубы.

– А что делать, приходится выживать, раз Бог не забирает. Поначалу в монастыре помогли… На носу Лунный Новый год – маль[12] риса, наверно, подкинут. Так неудобно, заставила вас прийти в такой развал… – пробормотала старуха, затянувшись и выпустив длинную струйку дыма.

Когда тетя Моника искоса взглянула на статуэтку Девы Марии, хозяйка на мгновение погрузилась в свои мысли.

– Моя убитая дочь была католичкой. Нас верить не заставляла, да и сама из-за работы по воскресеньям не часто ходила в храм… И все-таки каждое утро вон там садилась и, вполголоса чего-то пробормотав, уходила на работу… После ее смерти я накрыла голову этой Святой Девы черным платком. Сначала хотела вынести на улицу и разбить вдребезги, но внуки не дали – мамина вещь, перед которой она каждое утро молилась, – вот я и не решилась… Поэтому я закрыла ее платком, но недавно сняла.

Мы, трое сидящих женщин, казалось, заполнили все пространство комнатушки. Дым от папиросы рассеивался в белесых лучах солнца. А Деве Марии ничего не оставалось, кроме как стоять в безмолвии на комоде.

– Вот оно как… А почему вы сняли платок сейчас? – переспросила тетя.

– Да хотела выпытать у нее… – хохотнула старуха, обнажив пожелтевшие от табака щербатые зубы.

Тетя немного растерянно рассмеялась вслед за ней.

– И как, откликнулась? – спросила тетя, а смеющаяся старуха, как ни странно, смутилась.

– Вот когда поверю, тогда, наверное, и ответит. Говорят же, если вера есть, можно горы свернуть. Будет вера, так и Дева Мария заговорит со мною, разве нет? Это же легче, чем гору сдвинуть. Никто не испугается… И хозяин горы убытка не понесет… Вот я и взялась в последнее время за основы вероучения…

– Вы неординарный человек! Не так-то легко все это… Послушаешь, как вы говорите… – Тетя засмеялась.

И правда, слова старухи напомнили мне высказывания, которые я слышала в воскресной школе. Интересно, верила ли я в детстве? В то, что вера может сдвинуть горы? Однако Бог не услышал молитвы, в которую я с плачем вложила всю душу, когда птенцом ласточки билась в лапах того подонка. Тогда я точно верила и в рай, и в ад, и в ангелов, и в демонов. Но в те минуты рядом со мной был только дьявол.

– Я не шучу. Сестра, я хожу в католический храм, изучаю катехизис, чтобы получить крещение, и надеюсь, после этого Дева ответит мне. Сестра! Священник, помогающий мне, объясняет все доходчиво… Я слышала, у него обнаружили рак? – спросила старуха.

– Да… Операция прошла успешно, он сейчас восстанавливается.

– Надо же, посмотришь на это и задумаешься: а вправду ли Бог существует? Почему хорошие люди болеют, попадают в беду… И лишь плохие в этом мире живут себе припеваючи… Даже закрадывается мысль, что религия – как старая обглоданная кость, один обман.

Старуха высказала наболевшее, однако, заметив, что тетя Моника изменилась в лице, сразу переменила тему. И в этом поступке снова почувствовалась униженность, характерная для тех, кто всю жизнь оглядывается на других, и повышенная восприимчивость к настроению собеседника, как у слуг, которые мгновенно реагируют на любой жест господина.

– Моя несчастная добрая девочка, оставшаяся вдовой в двадцать три года, до самого последнего дня не гнушалась никакой черной работы – чего только не делала своими натруженными разбитыми руками, чтобы прокормить детей и меня старую… Спала не больше трех часов в сутки… Разве что на панели не была… Так почему же он ее такую многострадальную убил?.. Хочу знать, почему Он позволил ей погибнуть от рук негодяя? Я этого Чона Юнсу – изверга, чье имя я не забыла, – хочу выпотрошить своими руками, чтобы ему было во сто крат больнее, ужаснее и страшнее, чем вытерпела моя девочка… Знаете, сестра, мне кажется, только после того как я сама с ним разделаюсь (даже если я окажусь в аду), смогу протянуть ноги и спокойно уснуть. Вот и хочу выпытать у Девы Марии, можно мне сделать это или нет… И если у Бога есть совесть, то он, конечно же, позволит ей ответить. Только если у Него есть совесть…

В постепенно повышавшемся голосе старухи чувствовалось возбуждение, она стала сотрясать воздух намозоленной, похожей на потемневшие от времени грабли рукой, держа сигарету. Приниженность, с которой она вела себя все это время, вдруг совсем пропала, вместо этого она превратилась в неустрашимого разъяренного зверя. Тетя Моника сникла.

Я не испытывала к тете сочувствия даже когда она уговаривала этого Чона Юнсу, чуть не плача, словно оправдываясь перед ним. Сейчас же я не могла смотреть на нее без сострадания. В прошлый раз она просила у него прощения как представитель лицемерной буржуазии, сегодня предстала в роли защитника убийцы, а сейчас была словно посланником несправедливого и жестокого Бога – опустила низко голову и лишь кивала. Если бы она не слишком возилась и сидела бы на месте, то, как говорила мать, могла бы возглавить монастырь и молиться в монастырском саду под изящные и возвышенные церковные песнопения, или же могла заведовать католической больницей, но она в этом сгустке горя!.. Вот надо ей это в ее-то годы?! Хотелось бы мне спросить Деву Марию…

– Вы, сестра, звонили несколько раз, и именно поэтому я не хотела с вами встречаться… После ваших звонков уснуть не могла. Я не переставала думать об этом. Полиция просила опознание сделать, подтвердить, что это моя дочь, а на том теле живого места не было, все ножом исколото… Постоянно вижу это перед глазами… Как же ей больно было, как страшно, как обидно… Только стоит подумать, и сердце разрывается, захлестывают злость и досада.

Старуха торопливо смахнула докучливые слезы, которых уже столько пролилось, что не должно было бы остаться, но они все не останавливались.

– И она, и я, и внуки… В чем мы провинились в прошлой жизни, что Бог нас так наказывает? Даже и подумать не могли. Она пошла работать в ту квартиру в четвертый раз. До этого работала в богатом доме, а они, черт подери, возьми да разорись, даже не заплатили ей. Когда осталась без денег, пришлось устроиться клейщицей обоев на стройку – там-то она спину и надорвала… Несколько месяцев вообще не работала. И вот ее познакомили с этой вдовой. Как же она радовалась… Хоть и характер у той дамочки был стервозный, все же лучше, чем на стройке. В ночь перед этим несчастьем у нее сильно болела спина, всю ночь она не могла уснуть, и я говорила ей: «Не ходи», – а она все равно из-за своего чувства ответственности пошла кое-как. И зачем, спрашивается… Чтобы так все закончилось… Если бы она хоть чуть-чуть подумала про себя, а не про свои обязанности, то вот так нелепо не…