Я был телохранителем Гитлера - Рохус Миш

Работа на Гитлера отнимала много времени. Наш рабочий день часто превышал восьмичасовую норму. Если мы задерживались по вечерам, то в основном из-за приемов и поздних посетителей. Как правило, стояли у входа, в помещении коммутатора или у раздевалки. Если нужно было остаться допоздна, Гитлер, как правило, обращался к нам, зная, что члены бегляйткоммандо всегда на посту. В отличие от его камердинеров и лакеев, которым периодически полагалось спать. На ночные дежурства, и то очень редко, назначали только кого-нибудь из «стариков», Франца Шедле или Германа Борнхольдта, бывшего члена бегляйткоммандо СС.

Каждую ночь кто-то дежурил у входа для персонала, у двери, которая находилась справа в глубине двора и примыкала к кухне и лестнице. Один дежурный находился там постоянно. Короче говоря, если бы кто-нибудь собрался убить Гитлера в постели, ему было бы достаточно пройти через этот вход, попросить охранника позвать кого-нибудь из членов канцелярии, имя которого он бы заранее узнал, подождать, пока тот возьмет трубку, и обезвредить его с помощью газа или дубинки. Потом осталось бы всего лишь подняться на двадцать две ступеньки, открыть дверь комнаты Гитлера, которая, кстати, никогда не запиралась на ключ, пройти еще пару шагов и завершить работу прямо в спальне. Никакой охраны в коридоре не было. Не было никого и перед входом в апартаменты фюрера. По Вильгельмштрассе ходил только один патруль, чаще всего в составе одного-единственного полицейского. Другими словами, не Бог весть какая охрана.

Больше никаких мер безопасности не предпринималось. До последних дней режима подкрепления нам так и не прислали. И только в последние месяцы караул был усилен и в парке канцелярии начало дежурить подразделение службы безопасности. Но не более того.

Гитлер редко куда-нибудь выходил. Во время всей войны и особенно после начала военной операции против Советского Союза в 1941 году он почти не появлялся на публике. Из канцелярии уезжал еще реже, разве что в Бергхоф или одну из ставок, разбросанных по всей стране. Он не прогуливался по улицам, не принимал участия в торжественных открытиях, больше не посещал музеи и не присутствовал на спектаклях, как это бывало иногда в тридцатых годах.

Один из «стариков» мне как-то рассказал, что незадолго до объявления войны кто-то настоял на том, чтобы Гитлер побывал в отеле «Кайзерхоф», где выступали четыре музыканта, которые якобы восхитительно играли. Человек, расхваливавший их, был, очевидно, настолько убедителен, что фюрер решил посмотреть на эту четверку поближе. Он дошел туда пешком — здание находилось меньше чем в ста метрах от канцелярии. И концерт ему настолько понравился, что через несколько дней он решил прослушать его вторично.

Второй раз придя на этот концерт, Гитлер очень быстро понял, что что-то было не так. Что-то изменилось в обстановке, а лица присутствовавших странным образом напоминали те, что уже были здесь в прошлый раз. И уж очень настойчиво вглядывались зрители в музыкантов, когда те взялись за инструменты. Телохранители только на следующий день узнали о том, что владелец отеля, как только выяснил, что Гитлер собирается посетить его вечернее представление, отложил и перепродал втридорога все места в зале. А официанты будто бы распродали все чашки и столовые приборы, которыми пользовался канцлер.

Иногда, очень редко, Гитлер позволял себе пойти в ресторан — например, в остерию «Бавария», его любимое местечко в Мюнхене, — но в такие моменты туда, как правило, стекались толпы зевак, чтобы устроить своему фюреру овацию. «Старики» посоветовали мне быть особенно внимательным во время таких «встреч с народом». Если кто-нибудь подходил чересчур близко к машине Гитлера или к нему самому, мне следовало их сдерживать и даже отталкивать, но по возможности деликатно. По словам моих старших, фюрер не терпел, чтобы члены его личной охраны грубо обращались с толпой.

Гитлер не забывал знаменитых людей, которых ценил. Как я потом убедился, каждый год актеры, артисты и художники получали от него подарки к рождественским праздникам. Накануне 24 декабря мы разносили им по домам пакеты с презентами. Во время таких визитов я мимоходом видел танцовщиц-близняшек Хёпфнер, актрис Ольгу Чехову и Лиду Баарову, про которую рассказывали, что у нее была связь с Геббельсом. Один из моих товарищей приходил к Максу Шмеллингу, знаменитому чемпиону по боксу. А другой был в доме у Вагнеров.

А однажды мне довелось отнести подарок Вильгельму Фюртвенглеру[52]в его небольшую виллу неподалеку от Потсдамского вокзала в Берлине. Знаменитый дирижер был у себя. Он провел меня в гостиную. Комната была необъятных размеров и вся выкрашена в белый цвет. Стены девственно гладкие, на них ни картины, ни даже зеркала — ничего, за что мог бы зацепиться взгляд. А посреди этого огромного пространства царственно стоял рояль. Я вручил ему пакет, не обратив особого внимания на реакцию маэстро, и вернулся к машине, за рулем которой сидел один из шоферов канцелярии.

Примерно в это время я впервые сопровождал фюрера во время его выступления. По-моему, это было одно из собраний во Дворце спорта, в огромном спортивном зале, в котором еще со времен Веймарской республики проводились крупные политические собрания. Бегляйткоммандо выехала из канцелярии незадолго до Гитлера. Мы расположились вдоль стен Дворца спорта, слегка отступив, чтобы видеть все происходящее. Гитлер с трибуны рассказывал об усилиях, которые оставалось предпринять для одержания полной победы. О том, что самое трудное еще впереди. Он особенно подчеркнул значимость Германского трудового фронта под руководством Роберта Лея[53]. Закончив говорить, Гитлер вернулся к машине. На этот раз мы уходили все вместе, колонной. В тот вечер никто из старших не высказался неодобрительно по поводу моей работы, не придрался к форме или еще к чему-нибудь.

В первые месяцы 1941 года Гитлер много ездил. Вена, Линц, несколько раз он был в Мюнхене и Бергхофе. Я не всегда его сопровождал. Весной в купе личного поезда, названного «Америка», фюрер отправился в путь к новому командному пункту, расположенному в Альпах[54]. Война с Югославией только-только началась.