Замри, как колибри - Генри Миллер

Это говорит духовное лицо.

Давайте на минуту воспарим в своем воображении. Предположим, что человеку наскучили его бесплодные изобретения – чудодейственные лекарства, процедуры лоботомии, атомные пугала, – и он вдруг берется развивать свои духовные способности. Предположим, целиком сконцентрировав свое внимание на совершенствовании этих способностей, ему удается в целом излечиться от болезни, воскресить мертвого к жизни и творить еще более потрясающие чудеса. Давайте пожалуем ему такую власть над природой и земными тварями, какая ему и не снилась. Что тогда? В качестве ответа я приведу одну историю, рассказанную своим слушателям Рамакришной:

Жил-был один сиддха, страшно гордившийся своими духовными возможностями. Он был праведником и жил отшельником. Однажды к нему явился Господь Бог в образе святого и говорит: «Уважаемый господин, я слышал, ты обладаешь удивительной силой». Праведник принял его сердечно и предложил присесть. В этот момент мимо проходил слон. Святой спросил: «Господин, мог бы ты при желании убить этого слона?» Сиддха ответил: «Да, могу». И, подняв с земли горсть пыли, прошептал над ней заклинание и бросил в слона. Слон тотчас заревел, упал в агонии на землю и умер. Увидев это, святой воскликнул: «Какой удивительной силой ты обладаешь! За минуту убил такое огромное животное!» И затем стал молить его: «Ты, наверное, также сумеешь вернуть его к жизни». Сиддха ответил: «Хорошо». Он снова поднял с земли горсть пыли, монотонным голосом повторил заклинание, бросил ее в слона и вдруг – слон воскрес из мертвых. Святой страшно изумился и вновь воскликнул: «Насколько, в самом деле, удивительны эти силы! Но позволь мне задать тебе один вопрос. Ты убил слона и воскресил его; чего ты добился? Претворил ли в жизнь Божий замысел?» И с этими словами святой исчез.

«Всегда по-новому говорить о Боге должно быть нашей главной задачей», – утверждает Эрик Гуткинд.

Позвольте мне процитировать его более полно, ибо в его словах содержится сконцентрированная суть и дан ответ на все вопросы, которых я коснулся на предыдущих страницах.

Бог, мир и человек. Что есть сейчас, что может быть в будущем, что следует ожидать. Бог – единая и единственная реальность. Мир – всецело относительное и иллюзорное место действия. Человек, к которому обращены слова Божьи и который Ему внимает, призванный стать реальностью. Бог, не желающий оставаться в одиночестве. Мир, не могущий оставаться пустым. Человек, который не должен оставаться одиноким. Эти трое объединены в «Народ», что означает «Абсолютный Коллектив»…

Полное единение этой троицы в «Народе» не имеет ничего общего со спасением, ничего общего с понятием о нации или порождением земли, ничего общего с идеологией. Оно в высшей степени конкретно. Возьмем реального человека, находящегося в тупике. Он замкнут, погружен в себя, внутренне сломлен, хотя внешне выглядит защищенным, – это горожанин. В его мирке не осталось ничего живого, все закрыто, все мертво. Он отрицает существование Бога. Одна-единственная величайшая, запредельная идея, придающая значение жизни человека, остается для него объектом насмешки. Нет, мы должны неустанно делать ставку на этот великий союз, этот источник всех других объединений, это воссоединение Бога, человека и мира. Ни одну из этих трех составляющих нельзя переиначивать.

Всегда по-новому говорить о Боге должно быть нашей главной задачей. Но выполнять ее дано будет только тому, кто не просто рассуждает о Боге, но научился говорить с самим Богом. Ни одна минута этой беседы не должна толковаться с точки зрения теологии, хотя и сегодня до нас доносятся отголоски подобных речей, исполненных рвением людей прошлых времен. А для беседы с Богом лучше других подходит тот, кто умеет говорить с человеком, и тот, кто способен провозгласить полноту величия мира. Абсолютное единство всех живых существ, достигаемое в объединении людей, совершенных в своей гуманности, свободных от страха, человеческих слабостей и идеологии, – вот что составляет подлинную «основу соединения с Господом», основу сегодняшнего дня. Настоящее свободно как от хода времени, так и от «потустороннего мира». Мир – вокруг нас. Человек стоит во весь рост. Тот, кто осознает присутствие Господа, владеет настоящим.

Вернемся к Уокеру и к «часу человека». Добились ли мы чего-нибудь этими разговорами? И да и нет. Без сомнения, еще не пробил час, чтобы воспринять эту идею всерьез. Человек по-прежнему видит судьбу мира в негативном свете. Еще не дошел до края. Не настолько отчаялся, чтобы вступить в общество анонимных алкоголиков или в нечто более универсальное. Он ждет, пока его прихватит еще разок-другой, прежде чем выбросит белый флаг. Его пока удовлетворяют ничто не объясняющие разъяснения, эксперименты, которые, как он сам в душе понимает, являют собой лишь полумеры и в результате причиняют больше зла, чем добра. Он все еще готов дать место новым идолам, новым религиям, – увлекаемый скорее неверием, нежели верой. Он наотрез отказывается признать тот факт, что в пределах моментально сфокусированного ви́дения и таится источник откровения. Он смотрит на скалу и видит не более чем скалу, в цветке – не более чем цветок, в человеке – не более чем человека. Хотя истина заключается в том, что в самом незначительном объекте мироздания сокрыт секрет вселенной.

Хотя временами кажется, будто ничто не способно побороть его укоренившуюся инерцию, вполне возможно, что однажды на него снизойдет озарение. Похоже, от наставлений и примеров толку мало; в сущности, цивилизованный человек мало отличается от первобытного. Он одновременно не желает примириться с окружающим миром и не рвется воспользоваться реальностью, питающей этот мир. Он все еще ограничен рамками веры в мифы и запреты, все еще остается подневольной жертвой истории, врагом брата своего. Простая, очевидная истина, заключающаяся в том, что примирение с миром означает его преобразование, похоже, явно выпадает из сферы его понимания.

Если ворота шлюзов будут на замке, необходимо их взломать. Ничто не может сдержать нарастающий прилив. А все свидетельствует о том, что прилив нарастает. Пусть человек обезопасит себя настолько, насколько хватит его воображения, но шлюзы откроются.

Я не был во Франции целых тринадцать лет, и теперь некоторые особенности этой страны воспринимаются как обрывки сна. Особенно необычным кажется поведение всем на свете довольных – хотя зачастую довольствующихся немногим – французских детей. Мудрые не по годам, они тем не менее жизнерадостны.

Оказавшись во Франции, вы попадаете в мир взрослых: дети здесь только на втором месте. У нас, как известно, дети всегда на первом. В результате нашим мужчинам и женщинам свойственна инфантильность: капризные и всем недовольные, мы не уважаем никого, и менее всего – друг друга, а в нашей лихорадочной и истерической деятельности чувствуется что-то ребяческое. Мы постоянно и, разумеется, во имя прогресса, хотя без всякой нужды, все сносим и перестраиваем и тем самым уподобляемся испорченным детям – устав от игры, они сметают свои кубики одним капризным взмахом руки. Вот почему, наверное, истинная картина жизни в Америке так смахивает на детский сад.