Цена вопроса. Том 1 - Александра Маринина

Елена потерла ладонью лоб, недовольно нахмурилась. Шарков молча ждал, когда она заговорит снова, одновременно выискивая в памяти примеры знакомых им супружеских пар, вырастивших детей и вполне счастливо живущих вместе не один десяток лет. И, к своему ужасу, не находил…

– Я вот что хотела сказать… Никто не виноват, что мы не можем обсуждать друг с другом свои профессиональные проблемы. У нас с тобой разное образование, разные вкусы, разная работа. Даже если бы мы вдруг решили начать обсуждать прочитанные книги или увиденные фильмы, это было бы нереальным, потому что я читаю много и за кинематографом слежу, а у тебя на это уже много-много лет просто нет времени. Я это понимаю. Разговаривать об общих знакомых мы тоже не можем, потому что тебе их жизнь не интересна. И это я тоже понимаю. Ты уходишь на службу утром в половине восьмого и возвращаешься не раньше десяти вечера, а то и позже, ты почти всегда работаешь по субботам, часто уезжаешь в воскресенье, а если не уезжаешь, то сидишь в кресле перед телевизором и переключаешь программы. У тебя нет сил даже на то, чтобы сосредоточиться и посмотреть какую-то программу от начала до конца. Ты в свой нечасто выпадающий выходной хочешь помолчать и отдохнуть. Я уважаю твои желания и потребности и готова считаться с ними. Но для чего в этой твоей жизни нужна я? Ни для чего, кроме как накормить и обстирать. Тебе не нужно мое внимание, тебе не нужны мои советы, тебе не нужно, чтобы я тебя слушала и сопереживала, поддерживала. У меня бесконечные лекции, научные статьи, конференции, семинары, поездки, подруги, приятельницы, коллеги, выставки, – одним словом, все то, что тебе не нужно и не интересно, но для меня это важно, это суть и смысл моего существования. И я вынуждена этот смысл и эту суть приспосабливать к решению главной задачи: быть тебе удобной. Это означает, что к твоему приходу должна быть готова горячая еда, рубашки наглажены, белье выстирано, квартира убрана. Ты ведь даже не обратил внимания на то, что я перестала ходить в театр и на концерты, правда? Потому что вечером я должна быть дома и обслужить тебя, в котором бы часу ты ни вернулся. Я перестала разговаривать по телефону с подругами, когда ты дома: ты хочешь тишины и покоя. Я никого не приглашаю в гости: ты не любишь. И вот я подумала: а ради чего, собственно, я это терплю? Ради тебя? Я тебе не нужна. Ради сына? Он взрослый. Ради себя? То есть ради твоей зарплаты и каких-то министерских бонусов? Но я умею жить экономно и малобюджетно, практика была хорошая. Валерочка, милый, пойми: у меня нет никаких претензий, я ни в чем тебя не упрекаю. Просто я вдруг поняла, что больше так не хочу. Не хо-чу, – раздельно и четко повторила она. – У меня впереди еще лет двадцать пять, а если судьба позволит – то и больше, и мне хочется прожить эти оставшиеся годы свободно и ярко.

Валерий Олегович с трудом разжал онемевшие губы, выдавил из себя усмешку.

– Иными словами, как говорится, ничего личного. Ко мне претензий нет, но есть претензии к тому, как развивается жизнь. Хорошо, я тебя понял. Спасибо, что высказалась откровенно. И прости, если невольно отравлял тебе жизнь. Разумеется, ты можешь рассчитывать на любую помощь с моей стороны, и финансовую, и организационную.

– Мне ничего не нужно.

– Ну, это пока, – философски изрек Шарков. – Мало ли как жизнь сложится. Ты хочешь оформить развод?

Елена удивленно взглянула на него.

– Нет… Разве это обязательно? Ты настаиваешь?

– Просто спросил. Олегу сама скажешь?

– Я уже сказала. Пару дней назад.

– Вот даже как… И что он ответил на это?

– Мне показалось, что ему было все равно, – она снова слегка улыбнулась. – Он, конечно, удивился, ведь ничто не предвещало. Но не расстроился. Знаешь, Валера, людям часто свойственно преувеличивать собственное значение для своих детей.

Из лежащего на столе мобильника Елены полилась какая-то полифоническая мелодия. Она посмотрела на дисплей и ответила на звонок.

– Уже подъехал? Хорошо, минут через десять спущусь… Нет, не нужно, Валера мне поможет.

– И кто тебя повезет на новое место жительства? – вяло поинтересовался Валерий Олегович.

– Артем.

– Кто это? – Он невольно сдвинул брови.

– Это сын Женечки.

– А Женечка кто такой?

– Не такой, а такая. Женечка Ященко, моя подруга еще с институтских времен.

Елена смотрела на него прямо, открыто и весело, и на лице ее ясно читалось: «Ты не помнишь и знать не хочешь имена моих подруг, даже самых давних, так о какой близости и вообще о каких отношениях мы можем говорить?» Он вдруг понял, что вопросом про Женечку снял огромную тяжесть с души женщины, которую еще полчаса назад имел право называть своей женой. «Сам себе яму выкопал», – пронеслось в голове Шаркова.

– Ты так и не поел, – заметила она. – Хочешь, подогрею в микроволновке? Все уже холодное.

– Не нужно. Ничего не хочу. Ну, коль ты все давно решила, то разговоры, я так полагаю, бессмысленны, поэтому давай я помогу тебе с вещами.

И тут же внутренний голос закричал: «Ты с ума сошел! Тебе ни в коем случае нельзя таскать тяжести! Ты можешь поднять чемодан – и оно рванет в ту же секунду! Если только шмотки, то килограммов пятнадцать, а если там книги и рукописи, обувь и всякие бабские флаконы, то все тридцать наберется. Нельзя». Что же делать? Лена так уверенно заявила, что он поможет… Сказать, что сердце колет? Или на давление сослаться? Это будет выглядеть, как будто он пытается давить на жалость и вынудить переменить решение. Мерзкое манипуляторство. Нехорошо. Не по-мужски. Ну, авось пронесет.

Он в два приема донес вещи до грузового лифта, потом помог невысокому, но мускулистому пареньку по имени Артем погрузить их в пикап. Лена крепко, но коротко обняла мужа, шепнула ему на ухо: «Спасибо тебе за все», уселась в машину и хлопнула дверцей.

Моросил не то колючий осенний дождь, не то мелкий раннезимний снег. Валерий Олегович постоял на тротуаре, бессмысленно таращась на проезжающие мимо автомобили, потом резко повернулся и пошел домой.

На кухонном столе стояла тарелка с остывшим ужином. Шарков понимал, что нужно либо поставить еду в холодильник, либо выбросить, но не мог заставить себя прикоснуться к ней. «Когда я слышал от кого-то о разводе, мне всегда представлялась такая длинная мучительная история, которую в любой момент можно развернуть в обратную сторону, – подумал он, старательно отводя взгляд от мяса с овощами. – А на самом деле все оказалось так просто, так быстро и так необратимо… Лена сказала, что родители часто переоценивают свою значимость для детей. Наверное, то же самое можно сказать и про супругов. Мы часто переоцениваем свою значимость. И страшно удивляемся, когда выясняется, что значимость эта не так уж велика и от нас вполне можно отказаться…»

Ему пока еще не было больно. Было немного странно и неуютно. Но как человек, переживший не один шок в своей жизни, генерал Шарков знал, что больно станет уже завтра.

Второй монолог