Родина моя, Автозавод - Наталия Ким

– Ну? Как я тебе накрыл? Вот, а то – за книжку спряталась, у ти какая!.. – Леня погрозил пухлым пальцем, взял бутылку, поддел ногтем крышечку и раскупорил водку. – Давай, ну что ты как неживая прям!..

Женщина подала ему стаканы. Мужик широко плеснул в оба, взял в одну руку стакан, а в другую котлетный лапоть.

– Ну!.. бум здоровы!

Он смачно глотнул, поставил стакан, схватил двумя пальцами сомнительный огурец и засунул за щеку.

– Люблю, знаешь, не сразу жрать, – сообщил он женщине, помахивая в воздухе котлетой. – А ты-то чего, – спохватился он, – ну-ка, ну-ка, не маникюруй мне тут, давай, за здоровье, вот, вот…

Женщина моргнула, отпила глоток и поставила стакан. Потянулась к термосу – теплая водка была до того омерзительна, что немедленно захотелось перебить гадкий вкус сладким чаем. Однако мужик перехватил ее руку и подозрительно посмотрел в глаза:

– Че это, че ты?.. Ты закуси сперва, потом уж бум чаевничать!

Перспектива еще и совместного чаевничанья вогнала женщину в окончательное уныние. Она до сих пор не произнесла ни слова, но это, похоже, мужчину совершенно не смущало. Он жевал котлету и облизывал пальцы, рассказывая попутно что-то о покойной теще, которая, слава богу, научила его жену делать эти роскошные «битки», как он их называл.

Воспоминания о теще растрогали и без того уже тепленького попутчика, он махнул еще полстакана, раздавил яйцо, тут же выругался на жену, которая битки-то выучила, а что он в дороге только крутые яйца ест – нет. Мысль его опять вернулась к теще:

– …мы с ей когда съехались в 63-м, хрущобы в Марьиной Роще как раз сдавали срочняком к Новому году, вот мы туда и попали, значит. Теща была баба суровая, дикая, переехала с деревни со своим сундуком и все спать на ем рвалась. А я ей культурно так: что ты, тещенька, жидисся, я тебе все щас куплю, будешь у нас в красном угле жить и в потолок поплевывать! Купил, значит, первым делом кресло полумягкое, потом торшер и этот, как его… коврик с оленями на стенку! Потом кровать, все чин чином, сундук ейный мы на балкон вынесли с женой. Так она туда тайком лазала, прилягет и лежит и подвывает че-то. Ну я не жадный, я денег у свата занял и взял в рассрочку телевизор «Старт» – так-то он 348 рэ стоил, ну на восемь месяцев по 48 рублей вышло. Двенадцать каналов, встроенный УКВ!.. Красота! Так она, дура, его боялась! А у меня зарплата 60, а у жены как у машинистки – 42! Ниче, пока детей не было, крутились как-то… Ну потом-то теща освоилась, шастала по рынкам, знакомства завела, из деревни ее какие-то подруганки молочное привозили, творог там, ряженку, картоху какую-нито… Она, правда, рвалась под окнами укроп да чеснок сажать, но я ее пристыдил, что ты, говорю, меня позоришь, пойди купи! Во-от… Ты че не пьешь-то? Ты пей давай, я один не пью, а у нас вона какая тема пошла – за упокой тещеньки моей, стервозии, волочайки драной, мать ее, Матрен Петровны…

Время шло, женщину мутило. Она так и не смогла себя заставить взять ни кусочка из запасов Бориса Семэныча, но втихомолку таки налила себе из термоса чаю. Он уже мало обращал внимания на женщину:

– …муж-то ее, золотые руки, в тылу просидел – в Комсомольске-на-Амуре, он с заводом вместе выехал как ценный специалист. А она, солдатка, мандавошилась по окопам с разными там… ну как с войны пришли, встретились – он с ей жить не стал, не. А что – я это уважаю, да!.. Он мне, как мы с Люськой женились, пыжиковую шапку на свадьбу подарил, во. Я как раз начальником участка стал, ходил гоголем, как, помнишь, говорили – пыжики стоят, кролики идут, ах-ха-а-а… а я ему ко Дню Победы сверла подарил – с победитовыми наконечниками, для ремонту… Вот, говорю, тесть – чуешь сюприз? К Победе – победит!

Боря прошелся по тестю, потом по Люськиным сестрам, вспомнил их мужей, игриво рассказал, как прижал как-то разок Томку, сестру женину, да та спугалась и у него только косметичка осталась, а там, смех один, карандаш «Живопись» да тушь «Ленинградская», он их для смеху той же Люське и подарил. Женщина встала, взяла пакетик с зубной щеткой, мылом, пастой – и отправилась умываться. Мужик ее уже не удерживал, он добрел до кондиции, когда слушатель ему уже был не очень нужен. Женщина умылась, постояла некоторое время в тамбуре, слегка беспокоясь за оставленный рюкзак – все же в нем были деньги и документы, но, решив, что ее развязному спутнику вряд ли интересно содержание ее рюкзака, еще постояла, глядя на пролетающие в мутной темени полустанки и фонарные столбы.

Через полчаса она вошла в купе. Боря храпел на койке. Полузимних ботинок он не снял. С нескрываемым перед самой собой облегчением женщина легла, отвернувшись к стенке, тем самым хоть сколько-то оберегая обоняние от разноцветно пахучего Бориса Семэныча. Ехать оставалось около пяти часов, женщина задремала.

Проснулась она от резкого толчка, спросонья решив, что это поезд дернулся, но через мгновение стало ясно, что поезд как раз продолжает движение, в то время как на нее надвигается туша Семэныча, который предстал перед ней в совершенно разобранном виде. Двумя руками он потянул за одеяло, которым была укрыта женщина, и зашептал, жарко дыша чесночными котлетами:

– Слышь… как тебя… ты вроде говорила… давай по-быстрому, а? Раз, раз – и в дамках? Ну че ты, че… я на венеру нормально, проверяюсь, все будет тип-топ… я в койке знаешь – орел!

Женщина рванулась из-под руки орла, больно стукнувшись головой об железную откидную полочку с сеткой. Промычав что-то, она сдернула с крючка рюкзак. Мужик стоял руки в боки:

– Это ты че?! Че схватилась-то? Тебе жалко, что ли? Че в торбе-то, ну? Оружие никак прихватила? Ой, я уссываюсь…

Наконец женщина нащупала, что искала, выхватила из рюкзака удостоверение и сунула под нос орлу-мужчине.

– Че ты мне тут суешь… я че, вижу в темноте-то?! Да не вижу я, мне очки надо, скажи толком!..

Женщина помотала головой, включила свет, опять замычала и стала тыкать в очешник, лежащий на столе. Голый мужик зажмурился от света, пожал плечами и надел очки.

– Ну? И че тут у тебя?.. ВОГ… какой такой ВОГ… Коростелева… Светлана Михална… а… че?.. всероссийское… общество… глухих?! Ты че – глухая? Или нет, ты… ваще, что ль, глухонемая?..

Светлана радостно закивала. Мужик продолжал смотреть на нее, открыв рот. Затем одновременно сунул ей обратно удостоверение и прикрылся простыней.

– Вот черт… не повезло… не, ну че я… действительно, человек инвалид, а я тут… Извините, Светлана Михална, я, знаете, это… не со зла, знаете! прощенья просим… Вы тут… располагайтесь, ложитесь спокойненько, я… А как вы вообще понимаете, что я говорю?

Женщина показала пальцем на его рот.

– А-а… по губам, значит, читаете… понял-понял-понял… видел передачу… с судро… сидро… в общем, с этим вашим рукопереводом… Ну вы отдыхайте, извините…

Мужик оделся и, качаясь, выплыл из купе.

Светлана положила удостоверение на стол. Налила себе чаю, подумала и решительно откусила от второй котлеты немаленький кусок, затем не торопясь почистила яйцо, съела, поглядела в окно и легла спать, уже не опасаясь ничего.