Рядом с алкоголиком. Исповедь жены - Катерина Яноух

– Человек ведь никогда не жалеет, что у него есть дети, – продолжала Шарлотта. – По крайней мере, ты всегда твердишь, что можно сожалеть о многом, но только не о детях.

– Да, я действительно так думаю, – подтвердила я и приложила Миранду к груди. – Но об ошибке в выборе мужа пожалеть можно.

Сестра промолчала. Возможно, побоялась развивать эту тему. И у меня не было сил заводить об этом речь. Мой алкоголик дал мне несколько дней передышки, и говорить о нем не хотелось.

Несмотря на то, что рядом были Шарлотта и дети, чувство одиночества не покидало меня. Время затаило дыхание. Одиночество, грусть – и это было своеобразным облегчением. Рядом не было никого, на кого можно направить гнев, к кому можно испытывать неприязнь. В ограниченном мирке моих деток была своя гармония. Я знала, что меня ожидает завтра. Каким будет наш вечер. Я знала, что ночью меня что-то разбудит: детский плач, мокрая простыня, плохой сон, кормление… но все это казалось пустяком. Когда меня будили дети, нуждающиеся в моей помощи, в этом не было проблем. Не было кого ненавидеть. Достаточно было убаюкать детей.

Мне больше не приходилось контролировать дыхание мужа и не надо было заботиться о его настроении. Я была матерью-одиночкой, на которой лежал груз ответственности за детей, но зато душа отдыхала.

А потом Рихард вернулся. Мои родители приехали на дачу и предложили, что они вместе с Шарлоттой позаботятся о детях, а я могу встретить мужа в аэропорту.

Я гадала, в каком он будет состоянии. Всего лишь под хмельком или во хмелю? Пьян в стельку? Я была готова к самому худшему. Но только не к тому, что он приедет в наркотическом дурмане. Вот это был сюрприз! А я-то думала, что меня уже удивить ничем нельзя.

Он обнял меня, и я сразу почувствовала запах спиртного. Но к нему примешивалось еще что-то. Я не могла определить, что именно, но оно там точно было. Что-то неуловимое. Его глаза как-то странно и неприятно светились, и это мне не нравилось.

Пришло время поприветствовать нового члена нашего семейства.

Мадам Кокаин.

Вот теперь Рихард ушел далеко-далеко…

Он уже не был моим. Он принадлежал ей.

Ms Cocain, running around my brain, прошла паспортный контроль незамеченной. Это была настоящая светская леди из Лос-Анджелеса, за поясом блестящие зеленые кинжалы. Ослепительно-белое меховое боа. Секси-платье, облегающее фигуру, словно змеиная кожа. Эффектная прическа из волос оттенка благородной платины. Длинные ногти. Она курила сигаретку в мундштуке из слоновой кости и шла, опираясь на руку моего мужа. Я почувствовала, как она очень острым локотком долбанула меня под ребра.

«Крошка, – прошипела она, выглядывая из-за плеча Рихарда. – Можешь собирать чемодан и сматывать удочки. И со своей грудью, разбухшей от кормления, и со своими обкаканными детьми. А о твоем бывшем мы позаботимся сами. Оставь это профессионалам».

Я взяла Рихарда под руку с другой стороны. Он повернул ко мне голову, но странное свечение его глаз не исчезло. А когда я везла его на дачу, он все время блаженствовал с мадам Кокаин. На меня даже не посмотрел.

Дача была маленькая, и когда там находились, кроме нас, мои родители, Шарлотта и дети, было тесно, как шпротам в банке. В воздухе пахло скандалом. По крыше барабанил дождь. Мокрый и сумрачный сад настроения не улучшал. Мы чувствовали недостаток кислорода. Рихард и его зайцем провезенная подружка за запотевшими окнами шведской реальности сразу впали в панику. Хватило того, что мой отец попросил Рихарда разуться, чтобы не наносить в дом грязи. Рихард что-то пробормотал про себя и со злостью ворвался в спальню.

– К дьяволу! И чего это твои родители все время так достают меня, а? – кричал он нарочно громко за дверью, которую я предусмотрительно сразу закрыла. Это была дача родителей. Их дом. Они уступили спальню мне и детям. А Рихарду дача казалась маленькой и неудобной. Он не выносил, когда ему приходилось жить по чужим правилам.

– Не будь неблагодарным, Рихард! Если тебе здесь так плохо, то почему в таком случае мы живем в этой хижине моих родителей, а не в каком-нибудь прекрасном отеле в Лос-Анджелесе?

Он недовольно теребил свои волосы.

– Чего ты так боишься своих предков? Единственное, что они умеют, – это клевать меня. Достала меня твоя вшивая семейка!

Какой-то он опухший, подумала я. Загорел, но припух. Волосы падают на лоб. Наверно, ему нужно выпить. Это можно было предвидеть. Я видела его насквозь, но говорить ничего не стала. Хотя это ничего не меняло: где-то в сумке у него наверняка припрятана бутылка.

– Послушай…

– Я ни в коем случае не хочу сидеть с ними за ужином! Я уезжаю, – заявил он и уселся на кровать.

Этого еще не хватало. Теперь он грозился уйти. И почему у нас все так сложно?!

Я села рядом с ним. Положила руку на его колено. Попыталась успокоить его. Я знала, что он просто хорохорится. Понимала, что он устал. Конечно, не так просто было ухаживать за мадам Кокаин целых две недели без отдыха. А в перерывах опрокидывать виски.

– Ты же только что приехал, – сказала я. – Возьми себя в руки, пожалуйста. Дети тебя так ждали.

Из него как будто выпустили воздух. Он сдался. Откинулся на постель и закрыл глаза.

Я вышла из комнаты, прикрыла за собой дверь и надела на лицо улыбку:

– Он просто устал с дороги, – сообщила я маме.

– Рихард немного устал, – объяснила я папе.

– Папа с дороги очень устал, – сказала я детям – каждый из них получил сумку с подарками: примерный папочка как всегда постарался привезти своим чадам что-то интересное. – А теперь идите играть. Только не будите папу, он отдыхает.

– Рихард не будет ужинать? – оторвался от газеты мой отец, читавший при включенном телевизоре. – Будет лосось под соусом.

– Звучит аппетитно, – комментировала я как можно тише.

В этот момент мне страшно захотелось опять стать маленькой девочкой. Сесть на колени своему трезвому отцу, прижаться к нему, как к надежной опоре, и почувствовать исходящее от него тепло. Хоть на одну маленькую секунду вернуться в мир детства, в котором папы не угрожают другим людям.

Совместная жизнь с алкоголиком или наркоманом – это гнусная и неблагодарная профессия. Это неблагодарный и беспросветный труд, продолжающийся двадцать четыре часа в сутки. Вы не имеете выходных. Не можете взять больничный и заявить: сегодня я плюю на все. Пусть поработает кто-нибудь другой. Найдите мне замену. Я пас. Я истощена. Считайте, что вы с ним навеки. И вам не дадут никакого пособия по уходу за близким человеком. Чтобы не попасть в дурдом, вам придется жить только сегодняшним днем.

Падение в преисподнюю началось медленно и приятно. Только без паники! Все сразу! Никто нас вроде не подгонял. Только иногда ощущался толчок в спину.