Орхидеи для горничной - Евгения Майер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она слушала и не перебивала.
– Мне жаль вас обоих, но сейчас я не хочу тебя унизить и растоптать, как стараешься сделать ты. Я готов помочь, когда ты выйдешь из тюрьмы. Помогу в жизни, чтобы можно было встать на правильный путь, перечеркнуть обиды и прошлые ошибки, но с одним условием – ты никогда больше не придешь в мой дом и мою фирму.
Я встал и пошел к двери.
Ее голос остановил меня, и заставил обернуться:
– Глеб, – и на её глазах появились слёзы и оставили две мокрые дорожки по щекам – Не должно было так получиться… Мне всего лишь хотелось внимания…
Регина опустила глаза. Вся ее злость и ненависть вышла на свободу, словно сбросила оковы ярости, и теперь она стала похожа на маленькую девочку, которую хотелось обнять и успокоить.
Я еле сдерживался. Моя родная сестра, а столько боли несла в душе, столько горя!
– Спасибо – она проглатывала рыдания, а я старался не смотреть ей в лицо.
Тягость заполнила всю грудную клетку. Взять бы и переписать все с чистого листа, но увы, что сделано, то уже не вернуть. Больше ничего не изменить.
– Я найму тебе лучших адвокатов, и надеюсь они смогут хотя бы на год убавить срок твоего заключения – пытался ободрить ее я, а сам понимал, что ищу себе слова, чтобы погасить боль от неразрешимости нашей ситуации.
– Спасибо, Глеб, – и к ней подошёл конвоир.
Щелкнули наручники и Регину вывели из кабинета.
Сжал кулак, и влага обожгла глаза.
Все кончено.
Регина разбила судьбу своими же руками.
Я почувствовал прикосновение ладони по спине, быстро смахнул слёзы, обернулся и увидел Элю. Обнял её и невыносимая тоска начала отпускать.
Я ничего не верну обратно. Нужно это признать и постараться вычеркнуть из памяти.
– Поехали домой, – она кивнула, и вышли из кабинета.
В машине мы ехали в полном молчании. Каждый боялся нарушить тишину. Я думал о своём, о прошлом, о родителях, о Регине. Эля поглядывала на меня, и не задавала вопросов, понимая: мне нужно время, чтобы подумать и прийти в себя после шока.
Я решил всё поменять. Кардинально и бесповоротно.
Эля
Домой приехали в полном молчании.
Вопросы были бы лишними. Мне даже показалось как Глеб стал бледен и будто постарел на несколько лет за эти полчаса разговора с сестрой. Столько зла и горя принес родной человек, и все безумно больно осознавать.
Уже в доме, в холле он остановился.
– Эля, – он меня обнял. – Пойдём со мной.
– Хорошо, – согласилась я, и мы, взявшись за руки, поднялись по лестнице.
Зашли в кабинет и подошли к сейфу.
– Элечка,– присели около ящика тайн. – Здесь хранятся очень важные вещи, раньше, когда были живы мои родители, они их тщательно берегли.
– Я понимаю, -
Стало жутко неудобно. Мы с Глебом еще не настолько близки, хотя это было мне очень приятно. Значит он доверяет мне, а его доверие дорогого стоит после произошедшего с сестрой.
– Отец с матерью передали код от сейфа мне. Но когда ты прибежала в мою комнату и сказала, что Регина подбирала комбинацию кода… -
– Что-то пропало? – встрепенулась я, и мурашки холода прошли по телу.
– Нет, что ты, ничего не пропало, я поменял код, – и хитро улыбнулся. – Сейчас покажу, – набрал комбинацию, дверца открылась.
Внутри были две полочки: на них лежали бумаги, несколько увесистых пачек денег и деревянная, среднего размера шкатулка.
Я улыбнулась.
– Самое ценное, – он достал ее. – Вот это! – и открыл.
В ней аккуратно лежали кольца, браслеты, ожерелья, сережки, кулоны, подвески и броши. Они были настолько искусно сделаны, что я невольно залюбовалась. Вероятно, это работа мастеров еще прошлого века, потому что золото чуть поблекло, а драгоценные камни все равно продолжали сверкать таинственными бликами.
– Красота! Настоящее сокровище! —восхищенно произнесла я.
– Да, украшения принадлежали моей матери, а ей достались от её матери, а носила и берегла их прабабушка, и так из поколения в поколение.
– Как же интересно, – я боялась прикоснуться к ним и только смотрела, не отрывая глаз – Сколько же им лет?
– Мама рассказывала, что шкатулка передавалась дочери, либо старшей невестке. Украшения носили знатные дамы моего рода. Времена были разные, но их всё равно хранили и прятали от алчных людей. Женщинам нельзя их было продавать, носить, примерять или дарить другим.
– А твоя сестра, жена? Почему ты их не отдал? -
– Регине они были не нужны. Но однажды, я заметил алчный взгляд Савелия, и забеспокоился. Моя жена Ангелина не хотела их носить. Для нее они были антикваром, который не несет никакой ценности. Ее привлекало больше золото нынешних ювелирных компаний… -
– Ясно, – проговорила я, несколько расстроившись.
Быть может, тема с женой была поднята не совсем вовремя. И я почувствовала некую вину.
– Украшения должна носить и оберегать достойная в моей семье женщина, камни почувствствуют хозяйку, которая их не отдаст в чужие руки, – он взял брошку.
– Красивая, – кивнул и улыбнулся, рассматривая ее на ладони
– Моя мама носила и гордилась ими, – положил мне на руку – Это орхидея, веточка из золота, а лепестки из бриллиантов, листочки – изумруды.
– Восхитительно, – отдала обратно, он убрал украшение и захлопнул шкатулку, поставил в сейф и закрыл.
Глеб обнял меня за талию.
– Знаешь, какой код я поставил? – спросил он, наклонившись совсем близко, чуть касаясь губами моих губ.
– Нет – я смутилась, вещи чужие и мне вовсе не нужно помнить и запоминать коды – И лучше мне не говори!
– Скажу – прошептал он, шевеля дыханием мои волосы. – Код – твой первый рабочий день.
– Почему? – удивилась я.
– Потому что поменял после того, как Регина подбирала комбинацию, и решил сделать код, который знал бы только я один.
Я опустила глаза. Он будто провоцирует меня, соблазняет, а мне вовсе не хочется сопротивляться.
– Спасибо – чуть слышно произнесла я
– Эля, тебя благодарить должен я. Если бы не ты, наверное, моя жизнь вскоре оборвалась уже насовсем – Глеб стал серьезным
– Но я ничего не делала… -
– Ты сделала больше, чем все мои родные люди, ты дала мне вновь шанс оглянуться вокруг и увидеть этот мир не в черном траурном свете. Заставила обратить внимание на людей, которые меня окружают –
– Глеб, ты все сделал сам, я всего лишь пыталась уберечь тебя от неприятностей – отвечала на его слова, а сердце колотилось как бешеное.