К западу от заката - Стюарт О’Нэн

По утрам Скотт вставал в пять. Ему нравилось начало дня, тишина «Садов» после хмельных гулянок, нарушаемая только журчанием фонтанов и пением птиц в живой изгороди. Годами он видел, как омут Голливуда затягивал его друзей с Восточного побережья, наполняя им карманы, но иссушая благородные устремления. Не меньше денег в этом была виновата жара, когда весь город одурманивала субтропическая дремота. После смены в «Железном легком» даже Скотт мечтал усесться у бассейна и побездельничать. Благодаря членству в гильдии и прочим заслугам и Дотти, и Бенчли, и Сид могли себе позволить праздность, но Скотту все еще нужно было продавать рассказы, чтобы платить по счетам.

Он решил, что будет вставать рано и работать на себя, пока голова свежая. Только он не учел, что уже много лет не спал нормально – побочный эффект колы и курения. Их с Зельдой кровать пылилась на складе в Балтиморе, мыши в ней наверняка уже свили гнездо… Чтобы заснуть, Скотт глотал на ночь две таблетки намбутала и несколько чайных ложек хлоральгидрата. А утром, стоя у шкафчика с лекарствами, запивал водой пару таблеток бензодрина, без которого не мог отойти от снотворного. Потом он брился, принимал душ и, насвистывая мелодии собственного сочинения, надевал костюм, словно собирался выйти на работу. Однако, выпив кофе, пиджак он вешал на стул, сам садился за кухонный стол и начинал писать.

Следующие три часа Скотт работал из рук вон плохо, торопился, в отчаянии поглядывал на уродливые часы над раковиной, однако каждое утро была готова хоть пара страниц. Иногда они выходили слабенько, но у него был наметанный глаз и терпение. В дело шло все, как и у его бабушки, когда та готовила кровяную колбасу. А если сцена выходила неудачной, он записывал лучшие строки в блокнот на будущее.

Если он и мог еще чему доверять в этом мире, то только своему чутью. Если бы талант ему изменил, как это произошло с Эрнестом, то уж не от того, что его не использовали в полной мере, а как раз наоборот. Так ему думалось иногда по утрам, когда сердце колотилось от слишком большого количества выпитого кофе. Он тренировался, подобно атлету, день за днем, и верил, что придет время, когда сможет показать себя во всей красе. Он готовился к этому еще с армии и даже в те времена, когда стал терять Зельду. А теперь, оставшись один, не видел ни конца, ни передышки. Он боялся, что умрет с карандашом в руке, не дописав предложения, и оставит дочери долги. Работа на тихой утренней кухне была своего рода покаянием, прогоняющим страх. Пока он работал, это помогало; стоило остановиться, как снова наваливался мир со всеми его проблемами, и именно поэтому Скотт продолжал писать. Он был писателем, и ему требовалось лишь немного таблеток, чтобы разогнать кровь.

Скотт работал над юмористическим рассказом о человеке, который, проснувшись однажды утром, обнаруживает туго затянутую на шее петлю. Он понимает, что веревка петли тянется через всю комнату, за дверь квартиры, даже по домовой лестнице, так что встает и идет за ней. На улице оказывается, что веревка проходит через все места, где он часто бывает: через газетный киоск, продуктовую лавку, бар, пересекает улицу во всех направлениях, но машины и автобусы ее не задевают. Она питоном вьется вокруг фонарных столбов, пожарных гидрантов и почтовых ящиков…

Дописав до этого места, Скотт отправился на работу. И всю дорогу, пока довольный шел по дороге, разглядывая бульвар Ла-Сьенега и подмечая интересные детали, он думал о том, что мог бы написать тысячу продолжений этого рассказа.

На второй неделе работы на студии машину Скотта забрал эвакуатор. Эдди Кноф не предупредил его, что оставлять там автомобили могли только звезды. С этого дня пришлось платить пятнадцать центов и парковаться на грязной стоянке на другой стороне бульвара, как делали статисты, толпой валившие в боковые ворота за мечтой о славе. В отличие от всех коллег, за исключением Оппи, который, по-видимому, дневал и ночевал на работе, Скотт всегда приходил вовремя. Хотя дверь Эдди была закрыта, Скотт надеялся, что его усердие когда-нибудь оценят. Из холодильника в кабинете он доставал пару бутылочек колы, ставил их у вентиляции, садился за стол с карандашом и бумагой и принимался за работу, дрожа от холода, как Боб Крэтчит[59].

Над «Янки в Оксфорде» кто только не работал. За основу будущего фильма взяли роман с простеньким неправдоподобным сюжетом на фоне идилличных пейзажей. Затем по нему прошлась череда сценаристов, подогнавших историю под требования продюсеров и добавивших побольше напряженности в развязку, чтобы придать хоть видимость драмы. Постоянное махание кулаками и сплошные недоразумения должны были утомить и самого непривередливого зрителя, не то что настоящих выпускников Оксфорда! То, что Роберт Тейлор[60] почти на десять лет старше своего персонажа, было еще полбеды. Но кто купится на историю о том, что студенту, как бы ни был он пьян, хватит глупости исподтишка врезать капитану команды, свалить вину на соперника, а потом надеяться, что ему поверят лишь потому, что он англичанин? А знавшая правду девушка все равно порвет с оговоренным, только чтобы потом к нему вернуться и воодушевить на победу в финале соревнований? Бессмыслица, но для Скотта эта работа была первой на новом месте, так что пришлось вчитываться в совершенно абсурдные сцены и выискивать хоть какую-то логику, которая бы могла связать сюжет воедино.

– Из помоев конфетку не сделаешь, – сказала Дотти, метнув испепеляющий взгляд на Алана, и, хотя было только время обеда, Скотт подумал, не пьяна ли она.

– А чего они хотят? – спросил Алан.

Эдди велел проработать реплики Роберта Тейлора, сделать их хлесткими, остроумными.

– Вот и сделай, – сказал Алан.

И Скотт делал, медленно, но верно продираясь через сценарий, вышагивая по кабинету, проигрывая сцены Тейлора перед портретами на стенах и бульваром. И постепенно сценарий начал обретать форму. Последовательность нужна была не сюжету, а главному герою. Всё остальное и все остальные присутствовали в кадре единственно с тем, чтобы раскрыть его истинный характер, который к концу фильма, после всех сюжетных перипетий, и оказывался подлинной жемчужиной картины.

– Роль героини нужно расцветить, – сказал Эдди на первом совещании. – Брось ты копаться в деталях, забудь про парня, это же романтическая картина! В первую очередь нужно прописать героиню. А пока что мы ничего дельного не получили, ничего!

Прежде Скотт видел в роли главной героини Шейлу, и ему казалось, что все выходит складно. Он заново просмотрел их общие сцены, на этот раз объективно, и сам понял, что допустил ошибку. Дочь преподавателя получалась хорошенькой, однако застенчивой и картонной. У нее не было ни шарма Шейлы, ни ее загадочности, ни намека на твердость характера. Чтобы исправить это, Скотт решил сделать девушку фехтовальщицей и написал для нее новую сцену. Теперь первая встреча героев происходит в спортивном зале. Герой ловит рапиру, которую она выбила из рук противника. И тут замечает ее черные как смоль волосы и ждет, когда она снова обезоружит противника, чтобы хоть мельком увидеть лицо. Скотт остался доволен сценой. Зрителя заставят подождать, и ореол тайны раззадорит в нем любопытство. В награду же он увидит лицо героини, свежее, не примелькавшееся – актриса еще не снималась в Штатах. Как и Шейла, она была британкой и такой же роковой красавицей. Для вдохновения Скотт повесил над столом ее снимок. Это была Вивьен Ли.