Монфорте. Любовь моя - Энтони Капелла

Сначала я даже не поняла, что происходит. Перед входом в магазинчик стоял большой белый грузовик с включенным двигателем. От него вдоль уличной канавы шли четыре черных кабеля и исчезали в глубине помещения. Невдалеке притулился автобус, битком набитый людьми, поедающими завтрак. Вокруг площади припарковалось несколько фургонов, у столика, что стояли около одного из них, я заметила женщину-полицейского, Ливию Стролла, нашу любительницу красных лифчиков, которая наливала себе кофе из большого термоса. Два здоровяка в кожаных перчатках пристраивали гигантский прожектор на штатив на колесиках почти вплотную к витрине.

– Доброе утро, Натали! – это был Стефано. – Знаешь, отныне ты кинозвезда! – Я так и уставилась на него. – Не волнуйся, мы с тобой.

– Но что происходит? – спросила я.

– На студии «Чинечита» забастовка. Марчелло вчера позвонил. Конечно, он хочет поддержать рабочих, но ему позарез нужно закончить фильм. Так что он попросил, чтобы мы разрешили использовать магазин в качестве съемочной площадки.

– А о чем фильм? – спросила я, что было глупо, ведь я знала ответ.

– Кажется, любовная история. Все происходит в маленьком магазинчике нижнего белья, вот вроде нашего. Так что странно было бы снимать в студии!

Тем временем из одного фургона выпорхнула девушка. Это была Анна. На ней был красивый костюм, но в волосах еще торчали бигуди. Не успела сделать шаг к магазину, как кто-то заслонил ее бледную кожу зонтиком.

Я подумала: это я – Анна. Или Анна – это я?.. Я уже ни в чем не была уверена.

– Ты должна остаться, – сказал Стефано. – Будет чертовски интересно. – Он оглянулся: в конце улицы, чуть поодаль, уже толпилась небольшая кучка зевак. – В любом случае, они точно не видели ничего подобного.

Теперь ситуация окончательно запуталась. Марчелло написал свой сценарий для Анны, но на самом деле – обо мне. Все это время я считала, что я лишь ее дублерша, живой манекен для примерки белья, которое он покупает в подарок ей; но он действительно думал обо мне. И все же сейчас она была здесь, чтобы перенести мою историю на кинопленку, значит, она – моя дублерша… Словно в причудливом Зазеркалье, наши отражения наконец столкнулись.

Марчелло был слишком занят, поговорить с ним не было возможности: к нему то и дело подходили члены съемочной группы с различными вопросами. Кто показывал костюмы, кто реквизит, кто листки с текстом, а некоторые просто фланировали туда-сюда, чтобы попасться ему на глаза. Франческа тоже суетилась, выполняя его мелкие поручения. Было ясно, что сегодня мне точно не удастся объясниться по поводу корсета. Я вздохнула с облегчением: у меня была уважительная причина отложить свое признание в долгий ящик.

* * *

Ни о какой торговле в этот день речи не шло; так что мы все оказывали посильную помощь в съемках. В какой-то момент меня попросили встать перед камерой, чтобы верно выставить свет, пока Анна переодевалась. Так что я стала дублершей для собственной дублерши, добавив в хоровод отражений еще одно.

Съемочная группа напоминала измученное походом войско, гигантский кочующий цирк с им одним понятными шутками, завистью, тайнами, с собственным жаргоном – еще дубль, камера, мотор, стоп-снято. А еще я узнала, что здесь царит жесткая субординация: операторы общались с осветителями, но никогда – с гримерами; ассистенты сбивались с ног, добывая воду и фрукты для исполнителей ведущих ролей – но не для массовки; все страшно боялись первого помрежа, и каждый из кожи вон лез, чтобы понравиться Марчелло. Потертый красавчик, играющий Эдуардо, все время курил, улыбался и раздавал автографы направо и налево. И все глазели на Анну, которая притворялась, что не замечает всеобщего внимания, и вполголоса обсуждала подробности со своими костюмерами и гримерами – и только поставленно-изящный наклон ее головки и слишком звонкий смех давали понять, что она прекрасно осознает свою неотразимость. Между дублями она сидела на раскладном стуле, повторяя свой текст. И всегда был рядом человек, готовый закрыть ее зонтиком от солнца.

Наступило время обеда, и все направились с тарелками от фургона с едой под защиту навеса. Я устроилась в компании девушек-гримеров. Я ждала, не захочет ли Лука проведать меня после вчерашнего происшествия; но он не появился.

Когда гримерши вернулись к своим обязанностям, я взяла в руки сценарий, забытый кем-то на столе – по всей видимости, бутафором, поскольку на каждой странице упоминания о реквизите и предметах гардероба были подчеркнуты красной или зеленой ручкой, тогда как диалоги вовсе не тронуты. В нескольких метрах от меня за столом все еще сидел Марчелло, вместе с Франческой и Стефано. Марчелло не таясь смотрел на меня. Я ответила на его взгляд. Несколько секунд мы смотрели друг на друга, хотя лица ничего не выражали – это было похоже на игру камень-ножницы-бумага, словно мы оба ждали, что же наконец сделает другой. Наконец, Марчелло приподнял свою шляпу и улыбнулся мне, как будто с горечью.

И я – машинально, до конца не осознавая, что делаю, – улыбнулась в ответ.

* * *

На следующее утро, придя к магазину, я увидела, как ребята-художники фильма закрашивают очередное графити на стене: НАША ЖИЗНЬ – ВАША ЛОЖЬ.

* * *

Киношникам оставалось работать здесь еще четыре-пять дней: доснять общие планы с нашим магазинчиком в различных ракурсах, сцены с прогулками Анны по ночным улочкам, и все в таком роде. Во время длинных сцен меня снова просили заменять ее. Моя первоначальная обида очень скоро испарилась, так как все было очень похоже на демонстрацию белья для Франчески и Марчелло: ты просто выполнял свою работу в точности, как сказано. И если тебя просили пройтись по площади 15 раз кряду, то вовсе не потому, что ты плохо справлялся: возможно, камера включилась с опозданием, или фокус в ней был сбит на пару миллиметров, или солнце зашло за облако – таких мелких неприятностей могло быть сколько угодно. Так что через какое-то время ты перестаешь нервничать, а просто выполняешь свою задачу. Я почти не вспоминала о порванном корсете, и даже о Луке – он, кстати, с того вечера так и не появился. Наверное, несмотря на его пафосное заявление о том, что он меня «уважает», он вполне утолил свое желание, а я, к своему удивлению, не особенно переживала из-за этого. Но, несмотря на мое пребывание в странном состоянии остановившегося времени, все шло своим чередом: через пару-тройку дней киношники свернут свой «цирк», мы снова останемся втроем, я, Франческа и Стефано, и надо мной нависнет тяжкое бремя признания.

* * *

Всю субботу продолжались съемки на натуре. Анны уже не было в городе: она вернулась в Милан для участия в каких-то бесконечных предпоказных мероприятиях. Мы сняли несколько сцен в доме Марчелло, и я все время играла саму себя – в библиотеке, протягивая руку к книге; в бассейне, плавая под водой, пока актер, игравший Эдуардо, курил сигару и наблюдал за мной; вытирая волосы на террасе – полотенце прекрасно скрывало мое лицо, а камера «любовалась» каждым изгибом виноградной лозы на великолепном полотне, раскинувшемся за моей спиной. Позже неспешная трапеза незаметно перетекла в вечеринку. Девушки-гримеры со смехом и визгом плескались в бассейне, один из реквизиторов приволок проигрыватель и стопку пластинок. Зажгли свечи. Откупорили вино. По террасе потянулся сладковатый запах марихуаны, напоминающий подпаленный орегано. Я тоже сделала пару затяжек и передала косяк дальше. Меня наполнила легкость и безмятежность, казалось, голова медленно раздувается, точно воздушный шарик. В очередной раз направляясь к бассейну, я чуть не поскользнулась, наступив на что-то маленькое и круглое. Это была одна из перламутровых пуговок от корсета; но все случившееся в тот вечер, казалось, произошло когда-то очень давно, в ином мире.