Монфорте. Любовь моя - Энтони Капелла

* * *

Однажды утром, подходя к магазину, я увидела трех пожилых мужчин, разглядывающих витрину. Один из них был Эрнесто – муж бабушки Розы, мэр города, а остальные – местные предприниматели. Все трое были в костюмах и шляпах и стояли в одинаковой позе, чуть наклонившись вперед и заведя руки за спину, словно инспектируя некий объект.

За их спинами я не сразу разглядела содержимое витрины, для этого мне пришлось с ними поравняться. И тогда, задохнувшись от изумления, я поняла, что стряслось: Франческа поместила в витрину несколько образцов из новой коллекции, которыми она так гордилась.

Они были словно небрежно разбросаны на отрезе зеленого бархата, веерами из перьев и старинными театральными биноклями. В таком антураже модели казались еще более богемными, чем там, в ателье. И впервые за все это время я вдруг отчетливо поняла, что эти предметы пронизаны эстетикой бурлеска и даже, пожалуй, шикарного борделя.

– Добрый день, – машинально поздоровалась я и вошла в магазин. Мужчина с неодобрением покачали головой мне вслед.

Франческа была на месте и распаковывала партию бюстгальтеров, старательно не замечая враждебные лица в витрине.

– Это твои друзья? – в ее голосе послышались резкие нотки.

– Вовсе нет.

– Если они сейчас же не уберутся, я выйду и спрошу, чего им надо, – со злостью сказала она, встряхнув головой.

– Думаю, вам не стоит этого делать, – заметила я.

– Мама всегда говорила, что это ужасное место. Красивое, но отвратительное.

– Почему?

– Наверное, потому что ее парень был фашист. Или окружающим не нравилось, как она одевалась. Так или иначе, в этом были замешаны мужики. Возможно даже, кто-то из этих.

Она бросила хмурый взгляд на мужчин в окне. С бесстрастными лицами они как по команде повернулись и отправились в кафе напротив, где, вне всякого сомнения, проведут время до обеда, обсуждая наше поведение.

Ночью того же дня – какое совпадение – вернулся и автор графити. НЕ ЗДЕСЬ! – написал он огромными буквами на стекле витрины.

* * *

Я думала, что, рассказав бабушке Розе о трудной жизни матери Франчески в нашем городке, я вызову у нее сочувствие. Однако результат оказался прямо противоположным.

– Ах, значит, ее мать была шлюхой! – произнесла Роза, задумчиво качая головой. – Это многое объясняет.

– Это не так! – возразила я. – Франческа сказала, что она просто влюбилась в недостойного мужчину.

– Тогда это означало одно и то же, девочка. И раз она уехала, выходит, люди не хотели терпеть рядом подобную женщину. В те времена умели быстро избавляться от шлюх, поверь мне.

Разумеется, я уже слышала об этом. Так называемых нацистских подстилок раздевали догола, брили и обмазывали дегтем, и не только во Франции. Но все же я не представляла, что подобная дикость могла иметь место в нашем мирном городке.

Следующей ночью кто-то бросил камень в витрину. После этого Франческа заменила экспозицию на более нейтральную. Но сдается мне, причиной тому было вовсе не желание потрафить настроению горожан: она просто не хотела, чтобы ее самые дорогие модели пострадали от действий хулиганов.

По правде говоря, я почти не обращала внимания на местные бури в стакане воды. Со всем эгоизмом юности я посвящала почти все время обдумыванию рокового дня… Я чуть не написала «встречи с судьбой» – но это была всего лишь встреча с Лукой.

В конце концов Марчелло все-таки отбыл в Рим для участия в съемках. Он в последний раз зашел к нам в магазин, чтобы купить для Анны последний подарок перед началом работы. Сделав выбор – им стал французский гарнитур, яркий и чрезвычайно дорогой, – он направился к прилавку, чтобы я, как всегда, завернула покупку.

– А это тебе, – сказал он, кладя рядом какой-то предмет. Это была книга Пинчона «Выкрикивается лот 49», причем в твердой обложке.

– Спасибо! – сказала я, тронутая тем, что он все-таки не забыл подробности той беседы.

– Это тебе спасибо, дорогая. За всё, что ты сделала.

– Я лишь завернула в бумагу несколько лифчиков и трусиков. Не стоит благодарности…

– И все же.

Только позже я обнаружила, что в книге имеется дарственная надпись этого великого писателя, почти затворника, и мне хватило ума понять, что эта книга – истинный раритет.

* * *

Несколько дней я провела в сладком предвкушении. Я уверена, что ни одна свадьба не планировалась с такой тщательностью и таким вниманием к деталям, как мое первое любовное свидание с Лукой. Я тысячу раз проиграла в уме сценарий, по которому все должно было пройти, хотя часть, касающаяся самого соития, представлялась мне в полном тумане.

Из этой мысли логично вытекала следующая: подобно любой невесте, фантазирующей о своем подвенечном платье, мне предстояло решить, в чем же я явлюсь на это событие – разумеется, не в сам долгожданный момент, ведь тогда мы, очевидно, предстанем друг перед другом в первозданной наготе, но во время предварительного периода бесконечных нежностей и ласк, когда постепенное раздевание будет предшествовать и подогревать взаимное желание. Но какой предмет нижнего белья будет лучше всего соответствовать почти эпической кульминации нашей страсти?

Должна признаться, что, придя в «Гавуззо & Морелли» полной невеждой, да просто равнодушной к потаенным секретам нижнего белья, теперь я была, можно сказать, снобом с своей сфере. Потерять невинность в обычных трусиках из супермаркета? Недопустимо. Но, главное, в моем распоряжении был весь ассортимент нашего бутика. Что же выбрать: строгий, чувственный комплект от «Ла Перла», или игривый и женственный от «Обад»? Я знала, что, по мнению Франчески, мне больше всего шли девичьи модели в горошек от французских дизайнеров вроде «Лола Луна», но они подходили той, прежней Наталии, которая еще не присоединилась к сонму настоящих Женщин…

И вдруг меня осенило: я точно знала, что я надену.

Я пошла наверх, где хранились изделия ручной работы, и взяла в руки хлопковый корсет с перламутровыми пуговками. Это было недопустимо, опасно, а потому – вот оно, идеальное решение, как ни крути.

И тогда, на самом краю ночи, сложились все детали головоломки, и все встало на свои места, точно и непреложно. Вот оно, белье, в котором я получу свой первый сексуальный опыт.

* * *

Лука тоже находился в состоянии еле сдерживаемого восторга, хотя изо всех сил старался не показывать своих чувств. Сколько раз он ревниво спрашивал меня, не собираюсь ли я передумать!

Мы выбрали вечер, когда Франческо со Стефано не будет в городе, и по отдельности сочинили благонадежные отговорки для своих родных. Перед самым закрытием магазина я поднялась наверх и взяла в руки корсет. В каком-то трансе я разделась догола и завороженно стала разглядывать себя в зеркало – критически, но в то же время словно с ностальгией: вот оно, мое прежнее тело, завтра оно совершенно преобразится. Дрожащими руками я застегивала корсет, без устали просовывая перламутровые пуговки в крохотные шелковые петельки. Но эффект превзошел все ожидания. Даже когда я набросила простое красное платье, я стояла и двигалась совершенно иначе, совсем не так, как раньше.