Учись слушать. Серфинг на радиоволне - Марина Москвина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кто бы он ни был: известный актер, легендарный спортсмен, искатель пиратских кладов или туалетный работник, – к нему нужно обращаться как к мастеру своего дела. А то и просто – к Мастеру жизни, что может скрываться в каждом. Ты его выбрал из миллиардов обитателей Земли, значит, он тебя чем-то зацепил, примагнитил. Пусть даже это заведомый прохиндей – не стоит менять общего настроя доброжелательности и сострадания к человечеству.
Если тебя не послали с ходу, а хотя бы замедлили шаг, не спеши задавать свои главные вопросы: поговори о чем-то незначительном, пусть твой собеседник почувствует комфорт, безопасность, внимание и сердечную заинтересованность. Глядишь, человек освоился, оторвал взгляд от микрофона и втянулся в обыкновенную беседу. Тогда переходи к сути дела.
«Способность влияния на умы других людей и на течение событий является одной из сил йоги, – сказано в древнеиндийском священном тексте “Упанишады”. – И объясняется это явление как результат всеобъемлющей симпатии».
Фото Юлии Говоровой
«Особенностью Марины как педагога, – пишет Юля Говорова, – ее новаторским методом обучения (который не каждый принимал) было то, что она почти всегда опаздывала. На 15, 20, 30 минут, на 40… Час от часу ученики расходились. И в результате в пустынном классе оставалась одна только я.
Ждать Марину я могла бесконечно. И мне было уже не важно: вышла она из дома или едет пока еще в метро. Ее передачи, записанные мной на магнитофон, я могла воспроизвести почти дословно. «Париж», например, знаю наизусть, ну и про Коваля, конечно, тоже. Коваль с гитарой, с шишками на гитаре для клеста, и тут же Марина с микрофоном – пытается сберечь каждое его слово. Так и он когда-то вручную, а может быть, на старенький свой магнитофон записывал былины седобородого Шергина.
Потом ее расшифровки – длиннющие рулоны с подклеенными включениями, комментариями, приложениями, отступлениями и прочими вставными конструкциями разворачивались на монтаже, как манускрипт. Все это напоминало священнодействие мистагога, сохранившего для вечности голоса дорогих людей, их смех, печаль и мудрость».
Естественно, мой взор был устремлен исключительно в небеса. Лёня Тишков как-то не зажегся, а мы только и думали об инопланетянах. Сергей в своей общей тетради в клеточку писал:
Я искренне верила: уж ко мне-то обязательно прилетит просветленный инопланетянин в шелестящем скафандре и позовет в иные галактики – туда, где… под небом го-лу-бым есть го-род зо-ло-той, с прозра-ачными воротами и яс-но-ю звездой! Ме-ня там встретит огнегривый лев и синий вол, исполненный очей. С ними золотой орел небе-есный, чей так светел взор незабыва-е-мый!..
Ничтоже сумняшеся, рискнула я исполнить эту песню в эфире, пытаясь осилить ее целиком, подыгрывая себе на гитаре, вплетая в нехитрый аккомпанемент некое подобие средневекового лютневого наигрыша.
Первым не выдержал моего исполнения «Города золотого» Виктор Трухан. Прямо посреди песни он включил режиссерский микрофон и громко произнес на весь Союз Советских Социалистических Республик:
– Фальшивишь!
– Витька, – я отозвалась прозой, и это, конечно, тоже прозвучало в эфире, – дай допеть – очень хочется!
– Ну если очень хочется – допой! – великодушно разрешил он, умывая руки.
– …А в не-бе голубом го-рит одна звезда, она твоя, о, ангел мой, она твоя все-гда! – я продолжала, как бог на душу положит, окончательно попирая канон Хвостенко – Гребенщикова. – …Кто любит – тот любим, кто светел, тот и свят!.. – я пела с такой несокрушимой силой, что наш музыкальный редактор Андрей Карпенко потом говорил: есть такие люди, вроде Маринки Москвиной, которым надо позволить петь, как им вздумается. Правильно у них все равно не получится, а НЕ ПЕТЬ они просто не могут, их прямо на куски разорвет, если начать сдерживать.
Целиком восприимчивая, без единой запертой двери, без единого закрытого окна, я ждала встречи с чем-то непостижимым и безымянным.
– Марина, вы на верном пути, – подбадривал меня палеоуфолог Владимир Иванович Авинский. – Нельзя отгораживаться от внеземных цивилизаций! Как это бесславно – жить в мире зафиксированных понятий. Мы должны создавать атмосферу постоянно меняющихся представлений. Хорошо относиться к феноменам НЛО, телепатии, ясновидению, телекинезу, левитации, телепортации. И неустанно искать человекоподобных во Вселенной, не отрицая высшего разума в виде мыслящей плесени, океана, электромагнитных полей, мерцающих контуров. Может существовать цивилизация духов, которые вообще плоти не имеют. …Вплоть до лучистого человечества, по Циолковскому…
Кстати, многие уфологи в нашем университете не разрешали мне в радиопередачах называть НЛО космическими кораблями.
– Мы никого так не называем: инопланетяне, – говорили они строго, – UFO, или НЛО, – термин исторический, первичный и международный. Когда американский астронавт с «Джемини-4» увидел и сфотографировал сверкающее блюдце, он сказал: «Вовсе не значит, что это чей-то космический корабль. Вовсе не значит, что это НЕ космический корабль. Это Неопознанный Летающий Объект. И прошу оставить меня в покое!»
Владимир Георгиевич Ажажа сурово меня отчитывал:
– Почему вы называете их внеземными объектами? Встречи ведь происходят на Земле. Значит, мы видим перед собой особую форму земной жизни. Здесь, на планете, вполне могут находиться неведомые нам эфирные пространства. И совершенно неясно, кто тут хозяева – мы или они. Что если мы как раз инопланетяне, а они коренные обитатели Земли?
И в качестве домашнего задания вручил мне для всестороннего изучения статью профессора Казначеева «Инопланетяне или сопланетники?».
Ее содержание я честно довела до умов радиослушателей. Правда, сама уже не понимала – кто, собственно, меня слушает? Дети или взрослые? Или запредельные старики? Или накурившиеся подростки, пьющие в подворотнях пиво? Потому что письма приходили от всех слоев населения, но очень многие люди, которые мне писали, явно были немного не в себе. Кое-кто исписывал целые тетрадки корявым почерком, так что прочитывалось только: «Здравствуй, Марина!» – остальное неразборчиво.
Однако радийному начальству мы твердили, глядя прямо в голубые глаза, что передача – детская, абсолютно утопическая, типа «Туманности Андромеды» Ивана Ефремова, «Головы профессора Доуэля» Беляева или «Аэлиты» Алексея Толстого.
Действительно, дети радостно откликались, вступали в разговор. Поэтому на «летучки» Жанна честно притаскивала пачки писем от ребят: «Маринка! Вчера я гулял с бабушкой во дворе и видел летающую тарелку. Она светилась, кружилась, а потом – фьють! И улетела…»