Редкие девушки Крыма. Роман - Александр Семёнов

Ромка Сидельников истошным голосом картаво орал:

Не докрикивая последнее в строке слово «пустяк», но эта песня, вероятно, так и отложилась у него в сознании – без пустяков. А продолжение было вовсе ни на что не похоже:

С этими словами он раскрутил вокруг себя за руку, как модель самолёта на корде, щуплого Гурбанова и выпустил, целясь в Иришку Татрову. Она, впрочем, стояла не в двух шагах и успела даже театрально взвизгнуть, прежде чем наклонилась и хлопнула подкатившегося к её ногам Гурбанова по голове. Для него это было вроде ордена.

Я переглянулся с Оксаной. Мы в тот день отчего-то мало участвовали в общем безобразии, больше наблюдали, вот я и запомнил всё так подробно. Но уже через минуту, с Изуриным на закорках, я мчался в конный бой. Сколько ни было в моей жизни таких сражений, всегда, всегда я был конём, никто не мог протащить меня верхом больше нескольких шагов. Я не верил, думал: притворяются; но делать нечего, хочешь биться – подставляй хребет. Кони, согласно правилам, не могли толкать друг друга и ставить подножки. Можно было маневрировать, стараясь обмануть противника и оказаться за спиной, можно резко отрываться, когда твой всадник схватил другого за руку или за шиворот. Мексиканец был в этом великий мастер, и мы понимали друг друга без слов.

Мы сильно начали и в этот раз, но в самый разгар битвы я умудрился заметить Лену Гончаренко: стоит, бедняга, растерянно оглядываясь. Побежала с нами, думая, что будет новая работа, а попала в сумасшедший дом. А впрочем, здесь лучшее место, чтобы познакомиться… Уйдя в непрошеные мысли, я прозевал запрещённый толчок, лишь чудом удержался на ногах, но всё-таки мы победили.

Лучшее место, чтобы познакомиться! Здесь всё бывает не так. Где это видано, чтобы сиротки Мэри гоняли по поляне Чернову? Всегда было наоборот, но теперь она прыгала и вертелась невдалеке от меня, а Мэри-младшая-сестра, и Мэри-не-сестра с небывалой решимостью брали её в клещи.

Кругом не смолкал разноголосый визг, за спиной ревел охрипший Сидельников:

Ради ямба или амфибрахия пожертвовал ударением. Нет, пожалуй, ради хорея; амфи… этот самый того бы не стоил. Младшая Мэри поймала-таки Чернову за талию. Та, размашисто присев и вскочив, освободилась и вновь замаячила у сироток перед носом. Рядом со мной несколько ребят и девочек, встав тесным кругом, толкали друг другу сильного, но лёгкого Гурбанова: морская качка, живой волейбол. Чернова теми же энергичными движениями вырвалась из рук Мэри, которая не сестра, и попалась в плен к обеим. Мимо меня, спасаясь от конопатого Димки Рыбина, промчалась малышка Оля Виеру. Я ждал, что она укроется за моей спиной, но ближе стояла Лена Гончаренко, и Оля, обхватив её поверх опущенных рук, заслонилась Леной от Рыбина. Тот, по инерции сделав ещё один шаг, с воплем отскочил, будто ему сунули под нос голый скелет или что похуже, развернулся и побежал обратно. Оля, не выпуская Лену, потянула её к волейболистам. Лена сперва не противилась, потом нерешительно упёрлась, и тогда Оля, едва доходившая ей до плеча, стала приподнимать её на каждом шаге. Она толкнула Лену в круг, Лена еле устояла, но кто-то подхватил её и вновь отправил в круг. И ещё раз… Чернова не без труда, но выпуталась из рук обеих сироток Мэри. А Лена Гончаренко, метавшаяся в кругу, упала.

Я уже тогда почувствовал, что веселье рано или поздно станет недобрым. И, скорее, рано. Мелькнула мысль поднять и увести отсюда Лену, и наплевать, что об этом подумают. Не поднял и не увёл. Я и не подозревал, что границы игры будут сметены мгновенно. Спина у Лены была чистая, нежная, без тесёмок лифчика – это я увидел, когда Метц натянул ей на голову подол сиреневой футболки. Грудь была крошечная, с бледно-розовыми сосками – это я заметил, когда Лена вскочила мгновением раньше, чем прикрылась, а Самец и не думал отпускать футболку, тянул к себе, отобрал в конце концов и не глядя кинул за спину. Футболка летала по поляне, оказалась у меня, и я отдал её ближнему; оказалась у кого-то ещё, и он махнул ею, как флагом; оказалась у Черновой, и та бросила её одной из Мэри. Лена Гончаренко с мольбой в глазах бегала от одного к другому, её цепляли за резинку брюк, вынуждая опустить руки, хватали за руки и несколько раз опрокидывали. Потом она развернулась, будто хотела уйти прямо так, и, сделав несколько шагов, села на траву. Глаза у неё были на мокром месте… Да здесь бы кто угодно не выдержал.

Один вопрос не давал мне покоя, являясь и днём, в виде привычных слов, и во сне – то дырявой шлюпкой, в которой не дойти до причала, то ветром, раскачивающим дома. Почему я не помог ей? Ведь хотел? Не скажу, что так уж прямо рвался, но мысль вмешаться была. И осталась мыслью. Почему бездействовал там, на поляне? Неужели я трус, испугался общего мнения? Никогда его не боялся, я и в комсомол не вступил, потому что невыносимо скучно было учить материалы разных пленумов и съездов. Почти все вступали, одни по традиции, ради мифических будущих льгот и карьерных благ, другие – полные энтузиазма строить социализм с человеческим лицом, а я положил на это болт, как и на все возможные мнения. И каких-то маловероятных кулачных столкновений тем более не боялся, об этом и думать смешно. И всё-таки?..

Может быть, не вмешался из-за Оксаны? Увидит меня с Леной, подумает: ну и гуляйте, и сидите вместе за партой, и… Нет. Во-первых, не подумает. Наоборот, я бы скорее вырос в её глазах, она такая. А во-вторых, не надо прикрываться Оксаной, причина только во мне. И только одна, – понял я наконец. – Гораздо больше, чем вмешаться, хотелось посмотреть, что произойдёт. Интересно было, вот и не помог.

Ладно, посмотрел. Но почему и дальше оставался в стороне, когда начались школьные будни? Когда в понедельник перед уроками Метц, уложив Лену грудью на парту, запустил пятерню под тёмно-синюю юбочку, а потом сделал несколько характерных движений тазом и кивнул Рыбину: давай, мол, тоже, – а тот всем видом показывал отвращение, хватал себя за горло, высовывал язык и ногами отбрыкивался от Седла, который ржал и пихал его в спину, – почему тогда я отвернулся? Потому что сам не без греха? Вряд ли. Мои приставания к сироткам Мэри были безвредны как вечерний бриз и не терпели посторонних взглядов. И, к тому же, я чувствовал, что в глубине души Мэри не против. Между нами, как я сейчас понял, существовал негласный уговор: я не сделаю ничего обидного для вас, а вы уж подыграйте, изобразите хоть маленькую стыдливость… Не будь его, я бы пальцем их не коснулся. Да, кстати, и не касался теперь, увидев, куда может завести и какие формы принять это развлечение. А сиротки оказались хороши. «Эй ты, иди сюда!» – не крикнула, а как-то прошипела младшая сестра, выглянув из девчоночьей физкультурной раздевалки. Лена Гончаренко, стоявшая в коридоре, направилась к ней, но недостаточно быстро, по мнению Мэри, – и та, дёрнув за руку, втащила Лену внутрь и захлопнула дверь. Может быть, не вмешивался, потому что статус, который Лена получила в классе, не предполагал другого обращения, кроме «эй ты, иди сюда»? Да в гробу я видел все статусы.