Милкино счастье - Лана Ланитова

– Мила, ты так долго была в ванной. Я успел заскучать… Иди сюда…

Она подошла ближе и встала посередине комнаты.

– Мила, ты проспала весь обед. А нам из ресторана привозили луковый суп, расстегаи, пирожки, и рыбу. Все это осталось. И еще пирожные есть. Садись, давай что-нибудь поедим…

Людмила только сейчас почувствовала, как проголодалась. Он взял подсвечник и отнес его в другой конец комнаты, к круглому столу, покрытому белоснежной скатертью. Он был изящно сервирован ужином на две персоны.

– Садись любимая, я хочу выпить за наше сближение, – тихим голосом произнес Краевский.

Людмила села за стол. Граф откупорил бутылку французского шампанского. Пенистая волна наполнила бокалы.

– Мила, я хочу выпить за нас с тобой. Я премного благодарен… Нет, я восхищен тем, что ты находишься здесь, рядом. Мила, я до сих пор не верю в это счастье, – он говорил сбивчиво, немного волнуясь.

Его рука протянула высокий бокал. Они чокнулись. Жадными глотками Людмила пила розовое шампанское. Потом они закусывали тарталетками с рыбой, икрой, пирожками. Теперь Людмила ела с гораздо большим аппетитом, чем накануне. Щечки ее раскраснелись. Он немного шутил и отпускал ей тонкие комплименты. Она смущалась от его внимательных глаз и отводила свои. От пламени свечей ее взгляд искрился, осененный длинными влажными ресницами. Краевский любовался ею открыто, настолько она была хороша. Потом он встал и протянул ей руку:

– Иди ко мне… Присядь на мои колени.

Она не упиралась и села. Он стал целовать ее запястья.

– Тебе не нужны духи, Мила… Твое собственное благоухание сильнее любых ароматов. Твоя кожа подобно лепесткам утренней розы. Ты – афродизиак моей души. Я аддиктирован тобой навеки. Ты – мой наркотик. Я люблю тебя, Мила.

Он подхватил ее на руки и отнес на кровать.

– Не бойся меня. Я не причиню тебе зла, – волнуясь, пояснял он.

– Я должна буду вам отдаться? – спросила Людочка, опуская глаза.

Он нервно засмеялся и сел подле.

– Любимая, я мечтаю ласкать тебя и подарить тебе любовь и наслаждение. То, о чём ты думаешь… Нет, мы не станем торопиться. Я лишь хочу вкусить тебя, твой аромат. Я буду очень нежным возлюбленным… Мы не станем торопиться.

Он прилег рядом и развязал тесемки на её шелковом халате. Через минуту халат был сброшен. Он принялся целовать ей губы долгим и волнительным поцелуем, шею, перешел к груди. Людочка не заметила, как и батистовая рубашка была снята. Она лежала пред ним обнаженная. Он же не снимал своего халата. Он гладил ее тело, опуская поцелуи все ниже, к животу. Затем его ладонь легла на сам живот и опустилась к пушистому лобку. Он снова стал целовать ее в губы. У Людмилы кружилась голова от неописуемого наслаждения. Она сама не заметила, как его пальцы нырнули в ее влажное лоно. Он принялся водить ими вверх и вниз, вправо и влево, а то и по кругу.

«Господи, как приятно. Как у него это выходит? Только бы он не убрал руку. А вдруг я обмочусь?» – все эти мысли, словно вихрь, пронеслись в ее голове.

И вдруг она почувствовала, что ее длинные ноги сами раздвигаются, а бедра направляются навстречу его пальцам. Ей было мучительно стыдно, ибо перед мысленным взором всплыла та развратная баба, ноги которой с силой раздвигали мужики. И в этот самый момент огненный шар разорвал внутри нее какую-то невидимую глазу плотину. Она вскрикнула, а после застонала. Ее стон был остановлен его крепким поцелуем.

– Тебе было хорошо?

– Очень…

– Ты такая мокрая…

– Это плохо?

– Это очень хорошо… Всю ночь я стану тебя ласкать, ласкать ту восхитительную горошину, которая называется по латыни clitoris. Древние называли этот женский орган amoris dulcedo (сладость любви), ибо именно он, этот маленький красавец, способен вызывать такую бурю наслаждения. Мила, повторюсь, я очень нежный любовник. Я хочу вести тебя по тропам любви медленно и постепенно.

– Я стесняюсь… Можно я пока надену рубашку?

– Конечно, можно. Хотя, твоя нагота… она сводит меня с ума. Ты – само совершенство. Я принесу нам еще шампанского, – он встал с кровати.

Послышалось легкое шипение и плеск. Через секунду перед ее глазами вновь оказался бокал.

– Пей, моя Афродита. Нет на свете женщины, прекраснее, чем ты.

Она снова пила, и снова были поцелуи.

– Обожди любимая, я схожу в кабинет и принесу тебе несколько своих альбомов. Там есть довольно интересные картинки. Ты должна это увидеть.

Он вышел из спальни в коридор и вскоре вернулся. В смуглых руках покоилась стопка довольно объемных, бархатных фолиантов.

– Так, эти три мы пока отложим. Эти потом, потом. Их пока рано тебе смотреть. А эти два мы будем изучать сегодня, – он загадочно улыбнулся.

Сначала он открыл перед ней розовый альбом. На его страницах были изображены обнаженные женщины. Здесь были блондинки и мулатки, брюнетки и рыженькие. В интерьерах спален и гостиных, в пышных будуарах, и на природе – всюду, рядом с обычными бытовыми предметами, словно живые цветы на морозном снегу, также нелепо и беззащитно выглядели эти нагие жрицы любви. Художник настолько искусно изобразил все детали их беспомощных тел, что Мила невольно вспыхнула и отвернулась. Краевский засмеялся, пальцы нежно взялись за ее подбородок, он поцеловал Людочку в ушко и развернул ее лицо к себе. Ей было стыдно от чужой наготы, но вместе с тем глаза прирастали к этим рисункам, не в силах найти более достойных объектов лицезрения. Все повторялось, как тогда. Когда более часа она не могла отвести своего взгляда от случайной уличной оргии, возле купеческих развалин…

– Давай сядем удобнее, я откину полог, чтобы свет от жирандоли падал на рисунки. Я должен тебе многое показать. Мила, я не просто твой возлюбленный, я, как ты знаешь, служу в отделе образования при Губернской земской управе. Ранее я преподавал историю, литературу, педагогику, и немного дидактику. Я знаю, что в гимназиях не преподают курс физиологии полов, и не раскрывают интимные тайны их взаимоотношений. Увы, но девочки из бедных семей познают эту науку из пагубных примеров улицы, или из рассказов своих старших подруг. Девушки же из дворянского сословия оказываются в еще менее гуманной ситуации. Многие из них даже не подозревают о том, что ждет их в первую брачную ночь. И когда муж накидывается на них, словно животное, дабы воспользоваться своим супружеским правом, они считают, что попали в руки к злодею, либо, что их благоверный сошел с ума, – Краевский рассмеялся. – И вместо наслаждения близостью, бедняжки испытывают глубокую психическую травму, а заодно с ней и физическую. Ибо так устроена природа. Конечно, проходит время, и они постепенно постигают, что к чему, привыкают. Но иногда эта травма мешает им раскрыться как женщинам, во всей полноте физического естества. Я желаю на время побыть твоим учителем. Ты позволишь?

Она смущенно кивнула.