Полураспад СССР. Как развалили сверхдержаву - Руслан Хасбулатов

Под натиском Рейгана Горбачев непрерывно отступал. К удивлению огромного числа интеллектуальной элиты СССР и восточноевропейских стран, была прекращена деятельность Совета экономической взаимопомощи (СЭВ), который нуждался в реформах, а не в «роспуске». И это в тот период, когда были установлены официальные отношения между ЕЭС и СЭВ как двумя ведущими интеграционными экономическими группами стран в Европе. Отметим: в течение ряда лет восточноевропейские страны оказались в тяжелейшем положении, поскольку они не особенно были нужны в те времена Западной Европе. А СССР их просто «выкинул» за пределы своего влияния. Рейган сказал, обращаясь к Горбачеву: «Уберите эту стену!» — к огромному удивлению всего мира (Берлинскую. — Р.Х.), хотя не верил, что это произойдет. — В этом Рейган признался при его визите к нам, в Верховный Совет России, вскоре после августовских событий, когда мы с Ельциным его принимали. Горбачев убрал без всяких условий. Так ослабились позиции СССР и вместе с ними — Горбачева. СССР рухнул, под его развалинами ушел в политическое небытие Горбачев. Воссияла звезда Ельцина.

Решения и действия

Прежде всего Михаил Горбачев и премьер Николай Рыжков с самого начала перестройки с апреля 1985 г. сделали ударение на экономической реформе. Развернулась большая организационная деятельность по изменению управляющих систем — непрерывно организовывались и реорганизовывались центральные министерства и ведомства, укреплялась правовая база предприятий — они стали более самостоятельными в использовании части прибыли. Трудовые коллективы этих предприятий провозглашались ответственными за результаты деятельности предприятий — это делалось для того, чтобы у людей появился реальный интерес в их продуктивной работе. Позитивные процессы неизбежно углублялись, поскольку была в значительной мере освобождена (трудовая, но не частная) инициатива. Быстро стала расти кооперация, в рекордно короткие сроки появились десятки тысяч кооперативных предприятий. Получила свое развитие аренда в различных формах, первые частные банки (с конца 1988 г.). Все это являлось косвенным признанием принципа частной собственности. И следует отметить, эти нововведения давали первоначально определенный эффект, способствуя росту товаров народного потребления, услуг, развитию инициативы и предприимчивости у многих людей.

Но эти меры, хотя и значительные для догматического социализма, не могли способствовать решению задачи коренной модернизации колоссальной экономической системы, управленческие конструкции которой уже не могли справиться с новым уровнем научно-технологической революции, волнами накатывающейся на общество и экономику. Необходима была глубокая реорганизация всей системы государственно-монополистической собственности, придания качества смешанной экономики на основе денационализации.

Государственно-монополистическая экономика — тормоз экономической реформы

В СССР сложилась система государственно-монополистической экономики (материальная база государственно-монополистического социализма), которая выступала несомненным тормозом в проведении реформ, она требовала своей коренной модернизации. (См. об этом более подробно в моей книге «Пора Перемен. Беседы на Красной Пресне». М., 1991.) Для профессиональных экономистов очевидно, что создать рынок невозможно было без ломки этой сложившейся системы единой государственной собственности. В ней действуют директивные «законы» ценообразования — во г почему я выступил в середине 80-х гг. против попыток центральных властей (В. Павлова) решить проблемы неэффективности экономики за счет роста цен на потребительские товары (при крайне низких коэффициентах заработной платы) — практически бюрократия пыталась переложить трудности на трудящихся. Поэтому, чтобы в целом реформировать систему ценообразования в отечественной экономике, следовало прежде всего реорганизовать саму эту экономику, абсолютно монополизированную государством, как единую и абсолютную общенародную собственность.

На практике она долгие десятилетия являлась по своей сути «министерской собственностью», поскольку министерская бюрократия в полной мере реализовала права собственника — владения, распоряжения и управления ею. Экономика оказалась как бы встроенной в государственно-административный аппарат, и ей были приданы определенные функции государственного органа. Сформировалась жесткая иррациональная система организации и управления макро- и микроэкономическими процессами. При этом директора крупнейших (союзных, не говоря уже о других) предприятий не могли самостоятельно перестроить системы управления в соответствии с технологическими требованиями и информационными прорывами, вносить какие-то изменения в штатное расписание управления. И соответственно, любые попытки рационализировать управленческие процессы, вносить какие-либо изменения в устоявшийся экономический порядок, придать некую логику даже через частичные нововведения и инновации наталкивались на мощные блокираторы, прежде всего в лице союзно-отраслевой экономической бюрократии, и особенно — на органы КПСС (комитеты разных уровней, начиная от «райкома КПСС»).

Такие могущественные межотраслевые ведомства, как Госплан СССР, Госснаб СССР, Госстрой СССР, государственные комитеты и многие другие, которые появились еще в первые годы советской власти и в особенности укрепились после ломки НЭПа, и по сути — реставрации основных идей «военного коммунизма» в сфере экономики, — разрабатывали и определяли политику и практическую деятельность всех предприятий союзного подчинения, а отраслевые министерства осуществляли повседневное руководство ими. Государственно-административный аппарат концентрировал под своим началом возрастающую часть национального дохода, перераспределявшегося через государственный бюджет. Об этом свидетельствовали такие показатели: в 1970 г. через бюджет перераспределялось 53 % национального дохода, в 1980 г. — 64 %, а в 1990 г. — уже 77 %. Таким образом, централизация в этой области достигла совершенно неразумного предела. И это в то время, когда вроде бы реализовывались экономические преобразования, направленные на рост самостоятельности предприятий, а также регионов — областей, краев и республик. И, как видим, финансовая база государства также непрерывно возрастала, усиливалось финансово-экономическое воздействие государства на общество, человека. Но увеличение возможностей такого рода не означает автоматически блага для общества. Чем больше у неэффективно действующего правительства возможностей воздействовать на социально-экономические процессы, тем больше вероятность нарастания сложностей в национальной экономике. Тем шире возможность «освобождения» правительства и его министерств от «опеки» со стороны общественных институтов, наращивания бюрократического аппарата, различных «околоправительственных», государственных, полугосударственных учреждений и организаций. Их обилие буквально «растворяло» попытки общества так или иначе влиять на их деятельность, какими бы внешне грозными ни казались контрольные функции, встроенные в систему.

Государственно-монополистический социализм

Следствием всего этого и является полная утрата самого духа предпринимательства — незнание основ рынка, неумение самостоятельно вести хозяйственные дела в условиях, когда такая возможность появилась. Доминирует психология иждивенчества, этакие раннехристианские представления о том, что «кто-то», точнее — государство, должен о «всех позаботиться». Людей трудно винить в этом — само государство обобрало всех и обещало позаботиться о всех и каждом. Обнаружилось, что государство обмануло, — оно оказалось банкротом в своих обещаниях, неспособным их выполнить. Но в таком случае государство должно вернуть людям украденную у них экономическую свободу: то есть «сделка» между народом и государством оказалась несостоятельной, она должна быть расторгнута.