Отто - Герман Канабеев

и не грустила в такие моменты, я бы начал верить, что у нас тут случилась идиллия. Но эта пресловутая идиллия складывалась не столько из-за того, что мы готовы были признать постоянное существование друг с другом как данность, сколько благодаря немереному количеству травы, которое мы скуривали. Благодаря моему способу зарабатывать в траве не было недостатка. И что я хочу сказать вам по этому поводу: любовь или то, что люди привыкли называть любовью, а привыкли они этим словом называть совсем не то, что оно под собой подразумевает, очень хорошо ложится на изменённое состояние сознания. В таком состоянии не думаешь о том, что наступит завтрашний день, не думаешь, что обязан что-то в жизни делать, куда-то бежать, куда-то спешить, что-то решать. Мы просто были, несмотря на то что просто быть совсем непросто. Мы слушали музыку, трахались, смотрели в окно и удивлялись, как быстро сентябрь изжелтил берёзу под окном. Мы радовались теперь уже прохладному октябрьскому дождю, Марианна выскакивала на улицу и снимала для сториз в Инстаграме осенние лужи. Было ли это счастьем? Нет, конечно, не счастье – покой, когда никто ничего не ждёт, и единственное, чего желаешь от нового дня – ещё немного музыки, ещё немного холодного дождя и ноября за октябрём, чтобы понимать – время течёт, что-то меняется в мире, но не меняемся мы. И от этого «не меняемся» становится тепло и уютно. Мы ждали, когда включат отопление, и Думкина целыми днями пряталась под тёплым пледом, я готовил ей чай, а она, глядя на это, вворачивала фразу из какого-то сериала, который я не смотрел: «Ты делаешь чай, я делаю дудку». И пока я возился на кухне, забивала бонг. Включили отопление, и Марианна начала выползать из-под покрывала и ходить по квартире в одних трусах. Из колонок звучала та же музыка, что и в конце лета. Сториз в Инстаграме Марианны заполнились видео со снегом. Сначала с первым. Потом снег с дождём, потому что начало декабря, потом дождь на Новый год под запах мандаринов в квартире и, наконец, пушистый январский снег. Это было прекрасное время. Время, когда не наступит будущее, а жизнь – картинка, сменяющаяся за окном для того, чтобы Марианне было что запостить в сториз.

Зима совсем убаюкала нас. Окна не открыть, и под потолком постоянно висело облако дыма. Было так тепло и уютно, что хотелось уснуть и не проснуться. А затем пришла весна.

Весна обрушилась резко. Сразу теплом, да так быстро, что люди не успели подготовиться и переодеться во что-нибудь более лёгкое. Они шли по улицам в пальто и пуховиках и не понимали, что происходит. В таком пасмурном городе, как город М., солнце неделями не пряталось за облаками. И когда уже по деревьям и газонам взорвалась зелень, люди наконец переоделись в весеннее.

Мы с Думкиной начали выходить из квартиры и курить траву во дворе на лавочке. Мы оба чувствовали, что эта весна единственная, когда мы вместе, и последняя, когда мы вместе.

Не понимаю, почему осень считается смертью природы или не смертью, но глубоким сном всех чувств перед зимой. На самом деле не осень, весна – смерть. И смерть, получается, – не костлявая старуха с косой, смерть – юная девица в коротеньком платье, она своей красотой напоминает старикам, что их жизнь кончилась, она носится по городу, по скверам, паркам и дворам и убивает уют прошедшей зимы. Смерть-весна освобождает землю от накопившейся за зиму тишины, плавит её и превращает в грязные лужи.

В апреле весна совсем разбушевалась. Мы с Марианной лежали на диване в обнимку, в комнате бубнил телевизор. Шёл прямой эфир новостей. Взволнованный голос диктора сказал, что горит Нотр-Дам.

Думкина тоже это услышала, приподнялась и уставилась в телевизор, но, как и я, быстро потеряла интерес. Она только сказала:

– Странно.

– Почему? – спросил я.

– Такие штуки просто так не горят.

– Это да, – сказал я и обнял ее.

Через пару минут зазвонил телефон Марианны. Она взяла трубку и скинула мою руку с себя. «Да, хорошо. Спасибо, пап. Да, сейчас приду».

– Отто приехал, – сказала Думкина, вскочила с дивана и начала быстро одеваться. – Ты пойдёшь?

– Я позже приду, ладно?

Марианна ничего не ответила и выскочила из квартиры так быстро, словно я тут её почти год насильно удерживал.

Я продолжал смотреть телевизор. Когда рухнул шпиль собора, я встал с дивана и начал одеваться, чтобы сходить к Цапкину. «Отто вернулся, это что-нибудь да значит», – подумал я про себя.

Не сказать, что за время отсутствия Отто сильно изменился внешне, может, только появилась борода, такая же белая, как его волосы, которые теперь стали совсем длинными и, собранные в хвост, добавляли в его внешность что-то мистическое. Ему бы ещё остроконечные уши, и пожалуйста – эльф натуральный. Или волхв. Наверное, всё-таки волхв: эльфийской слащавости в Отто не было. Чего ещё теперь точно в Отто не было, так растерянности, как до отъезда. Мне показалось, будто он стал старше сразу лет на двадцать. И что больше всего удивило – его добродушная улыбка. Не снисходительная, а совсем какая-то обезоруживающая, такой улыбкой он встретил меня, как только заметил, что я вошёл во двор дома-музея. Думкина была тут же и во все глаза смотрела на Отто. Он же на неё не обращал никакого внимания. По мне взгляд Марианны чиркнул вскользь, от чего в груди я почувствовал неприятный холодок разочарования. Цапкин смотрел на Отто одновременно с восхищением и гордостью, как смотрят родители на своих взрослых детей, оправдавших все ожидания. В тот день в городе М. было прохладно, несмотря на то что уже апрель, и поэтому мы собрались в доме.

Глава четвёртая

Конечно, нам всем было интересно, как провёл год Отто. Мы были удивлены изменениями, произошедшими не только в его внешности, но и в манере поведения. Теперь мы смотрели на него как на источник неизвестной силы, природа которой пока не поддаётся разумению. И Отто не разочаровал. С Чингизом Отто провёл не так уж и много времени. Через месяц после того как Думкина уехала, он перестал общаться с ним, и дальнейшие его странствия стали самостоятельными. Причиной тому послужила встреча, о которой Отто рассказывал крайне туманно, словно пытался сделать так, чтобы мы поняли как можно меньше, но вот что стало ясно мне. В своих странствиях по Алтаю Отто уже после расставания с Чингизом встретился с шаманом Лейбой. Константин Викторович Лейба до того, как стал называться шаманом Лейбой,