Турист - Олен Стейнхауэр

— Что?

— Вы пытались выбить из него информацию?

— Конечно нет. Это же противозаконно.

Она вроде бы даже хотела улыбнуться, но передумала.

— Хотите знать мое мнение? По-моему, вы — вы лично и Компания в целом — в отчаянном положении. Вы исчерпали кредит доверия и теперь делаете все возможное, чтобы сохранить свои пенсии. Ради этого вы готовы даже убивать.

— Похоже, вам это не сейчас пришло в голову.

На сей раз Джанет позволила себе улыбнуться — может быть, решила, что он шутит.

— Скажите, что было у Тигра на вас? Вероятно, что-то очень серьезное. Может, Том использовал его? Для своих темных делишек. Не знаю, мальчики, чем вы там занимаетесь, в своей башне, но подозреваю, чем-то очень нехорошим.

Мило удивила ее горячность, а еще больше то, что она говорила с сознанием полного превосходства.

— Надо думать, у Нацбеза никаких секретов нет?

— Есть, конечно, но к суду общественности привлечены не мы. Наше время еще не пришло.

В комнату с двумя бумажными пакетами в руках ввалился Джордж Орбак.

— Молока нет. Только порошок.

Джанет Симмонс поморщилась.

— Ладно, неважно. — Она сложила руки на груди. — Мистер Уивер уходит. Ему нужно принять душ. А мы лучше поговорим с мистером Грейнджером.

Мило побарабанил по столу костяшками пальцев и поднялся.

— Если что понадобится, не стесняйтесь.

— Был бы толк.

Утренний дождик примчался и умчался, оставив после себя мокрую дорогу и влажный, чистый воздух. На заправке Мило сломался, купил пачку «Давидофф», вытряхнул сигаретку. Закурил. Первая затяжка пошла хорошо, а потом дым коснулся легких, и он закашлялся. Но курить не бросил. Пусть дым, пусть что угодно, лишь бы не чувствовать запаха смерти.

Менять рингтон он еще не научился, а потому, когда телефон проснулся наконец где-то на шоссе 18, на пути к Джексону, он сыграл идиотскую корпоративную мелодию. Звонил Грейнджер.

— Да?

— Это правда? Та стерва из Нацбеза не соврала? Он действительно мертв?

— Да.

Пауза.

— Я увижу тебя сегодня в офисе?

— Нет.

— Ладно, тогда перехвачу в аэропорту. Нужно кое-что обсудить.

Мило дал отбой, включил радио и прошелся по станциям, но не нашел ничего, кроме помех, и в конце концов достал айпод. Надел наушники, переключился на французский плейлист и перешел на трек номер пять.

В ушах забилась быстрая, ритмичная мелодия Poupée de cire, poupée de son»[10]в исполнении Франс Галль. В 1965-м, на конкурсе Евровидения в Люксембурге, эта песенка, написанная Сержем Гензбуром, заняла первое место. Эту же песенку Стефани разучила для конкурса талантов, на который он безнадежно опаздывал.

Мило снова достал телефон, набрал номер Тины и попал на голосовую почту. Выслушал все, что она думает по поводу его опоздания. Он знал, она уже на шоу, рядом с пустым стулом, слушает и смотрит, как их дочь исполняет феноменальный хит Гензбура. Сообщения Мило не оставил. Он просто хотел услышать ее голос.

Какими же идиотами надо быть, чтобы вырядить семилетнего ребенка в розовые колготки и маечку, привязать к хрупкой спине пару розовых ангельских крылышек и налепить сверху переливающихся блесток. За отраженным светом было почти невозможно рассмотреть девочку, прыгавшую по сцене под звон электрогитар и распевавшую «Я решила» из (о чем не преминула объявить всем директриса) диснеевского хита «Дневники принцессы 2». Возможно, песня была и неплоха, но со своего места почти в центре зала школы Беркли-Кэрролл Тина слышала только стук басового барабана и видела лишь маленький блестящий манекен, прыгающий на голой до боли сцене.

Конечно, она хлопала. Хлопали все. Двое даже вскочили и заулюлюкали — наверное, подумала Тина, те самые идиоты родители. Сидевший рядом Патрик — вообще-то стул предназначался для Мило — тоже похлопал и, наклонившись, прошептал:

— Охренеть! Обязательно заставлю своих ребят посмотреть.

Тина не хотела приглашать Патрика, но Мило снова не появился, а Стефани заслуживала как можно более полной аудитории.

— Веди себя прилично, — прошептала она.

Как обычно, Мило оставил на домашнем автоответчике короткое сообщение, предупредив, что задерживается. И все. Ни извинения, ни объяснения — просто «задерживаюсь».

«Отлично. Ты пропускаешь выступление своей дочери, а я приглашаю ее настоящего отца».

А потом Мило и сам предложил позвать Патрика.

«Ради Стеф. И сними все на камеру, ладно? Я хочу посмотреть».

Гнев ее немного рассеялся, чему способствовало еще и то, что последние три дня Патрик активно пытался уговорить ее и Стефани вернуться к нему. О чем Мило, отбывший внезапно куда-то по непонятным «делам», разумеется, не догадывался.

Едва поняв, к чему клонит Патрик, Тина перешла с телефоном в кухню, чтобы дочь не слышала дальнейшего разговора.

— Ты что, снова на колесах, Патрик?

— Конечно нет, — обиделся ее бывший… да, бойфренд, как ни глупо это звучало, — жениться по-настоящему они так и не удосужились. — Как ты вообще могла такое подумать? Тебе известно, как я отношусь к наркотикам.

— Держу пари, горло ты уже промочил.

— Послушай. — Он попытался исправить первое впечатление. — Я оглядываюсь. Я смотрю назад. И что я вижу? Два сияющих года. Два единственных года, когда я действительно был счастлив. С тобой. Именно это я и хочу тебе сказать. Лучше мне уже не было после этого.

— Мне нравится Пола. — Она рассеянно вытирала губкой запачканную алюминиевую раковину. — Умная девочка. Зачем она вышла за тебя, этого я никогда не пойму и…

— Ха-ха, — перебил ее Патрик, и тогда Тина поняла, что он все-таки пьян. Она услышала, как он затягивается своей мерзкой сигариллой. — Шутка века. Но ты все же подумай. Подумай обо мне. Вспомни, как мы любили друг друга.

— Минутку. А где Пола?

Затяжка.

— Спроси чего получше.

И тут картина прояснилась окончательно.

— Она от тебя ушла. И ты по прошествии шести лет возвращаешься ко мне? Ну, Пэт, ты, должно быть, серьезно перебрал. Или серьезно поглупел.

На сцене мальчик в костюме Супермена выступал с монологом, шепелявя так сильно, что половину слов невозможно было разобрать. Патрик наклонился ближе.

— Он сейчас улетит. Видишь, к поясу прикреплена струна.

— Не улетит.

— Если улетит, я куплю ему первый в жизни мартини.