Корниловец - Валерий Большаков

— Вот попадётесь когда-нибудь, спиртоноша!

По лестнице затопали, громко переговариваясь, генералы, а Кирилл стал по стойке «смирно».

Лавр Георгиевич и в застенке не опускался — армейский защитный китель с генеральскими погонами вычищен, тёмно-синие брюки с широкими красными лампасами выглажены, высокие сапоги надраены до блеска.

— Ваше высокопревосходительство… — обратился к нему Авинов, но Корнилов оборвал его нетерпеливым движением руки и тут же сделал жест в сторону своей камеры.

— Прошу!

Кирилл послушно вошёл в комнату с низким, сводчатым потолком. Ничего особенного — два окна, между ними единственный столик; на нём керосиновая лампа, корявая и порядком закоптелая. Два стула, жёсткая кровать, прикрытая солдатским одеялом, иконка. Всё.

— Садитесь! — указал генерал на кровать. — Рассказывайте.

Авинов присел и доложил обо всём, как есть. Корнилов выслушал связного, подумал немного. Выйдя в коридор, он постучал в соседнюю камеру, где жили генералы Деникин, Марков и Романовский. Постучался в дверь напротив, к Лукомскому и Эрдели. Ответом на короткие, резкие стуки был звук шагов и смутный говор.

Вслед за хозяином в комнату Корнилова вошёл осанистый Деникин, вторым ворвался шумный и резкий Марков. Переступил порог Романовский.

Авинов вскочил, но генералы усадили его обратно. Сергей Леонидович подмигнул Кириллу и устроился рядом, раскладывая пасьянс на колченогом столике. К Маркову подсел хитрый Лукомский с лицом городничего и стал давать советы.

Стульев на всех не хватило, поэтому Эрдели, пришедший последним, устроился на сундучке, выдвинутом из-под кровати.

— Повторите, Кирилл, — сказал Корнилов, — если вам не трудно.

Авинов добросовестно повторил.

— Вы уверены, что большевики готовят переворот? — спросил Иван Павлович.

Кирилл давно уж замечал, что генерал Романовский часто знал больше других, но отличался деликатностью — Иван Павлович старался так вести разговор, чтобы не дать почувствовать собеседнику — он сведущее его.

— Так точно, — ответил Авинов. Как ему самому показалось — очень весомо.

— Подите к чёрту, Александр Сергеич, вместе с вашими советами! — послал Лукомского Марков, у которого пасьянс не получался.

Бросив карты, он вскочил и заходил из угла в угол, меряя комнату нервными, крупными шагами. Сергей Леонидович был росту среднего, поджар и темноволос, с острыми усами и бородкой клинышком. Выражение его оживлённого лица постоянно менялось, а в тёмных, почти чёрных глазах светилась весёлость, оттеняясь то насмешкой, то раздражением, бывало, что и гневом, готовностью идти напролом.

Корнилов же стоял неподвижно. Как встал, выставив слегка одну ногу, так и стоит, не шелохнётся. С ноги на ногу не переступит, не повернётся.

— Ваше мнение, Антон Иваныч? — обратился он к Деникину.

Деникин напыжил усы и ответил:

— Моё мнение вы знаете, Лавр Георгиевич. Необходимо уходить на Дон и уже оттуда начинать свою войну, бить немцев и большевиков до победного конца.

— Чёрт возьми! — воскликнул Марков. — Согласен!

— Я подумывал об уходе за Кавказ, — проговорил Корнилов задумчиво, — в Турецкую Армению или даже в Персию. Но Дон — это получше. И поближе.

Верховный повернул голову к Романовскому.

— А вы, Иван Павлович?

— Думаю, ваше превосходительство, — мягко проговорил Романовский, — что, уходя, надобно громко хлопнуть дверью — всех позвать за собою, на Дон! В листовках, по телеграфу обратиться к народу, к армии и флоту, ко всем, кому дорога Россия! Думаю, что Квашнин-Самарин и Тимановский[31]передадут наше воззвание по всем фронтам.

— Поддерживаю, — поднял руку Лукомский.

Корнилов выслушал всех и сказал:

— Генерал Алексеев, пока мы тут «томимся», уже собирает новую армию из военной молодёжи и младшего офицерства. Юнкера, кадеты, студенты и даже гимназисты — вот оно, ядро Белого воинства! В нужный час члены «Алексеевской организации» сойдутся в боевые отряды, добудут оружие и начнут пробиваться на Дон, к атаману Каледину. Договорённость с Калединым есть, правда, устная, но Алексей Максимович всегда был человеком слова. — Он перевёл раскосый взгляд на Кирилла. — Вам есть что добавить, поручик?

Авинов встал навытяжку и дал ответ:

— Есть ещё одна договорённость, ваше высокопревосходительство! Я взял на себя смелость предложить генералу Алексееву свой план того, как без потерь добыть оружие. Разрешите изложить?

— Излагайте, — спокойно сказал Лавр Георгиевич.

Выслушав план Авинова, генералы одобрительно закивали, а Марков выразился в своей бесподобной манере:

— Твою-то ма-ать… И чего я не на воле?

Все расхохотались, снимая напряжение. В этот момент в комнату вошла супруга Лукомского, представительная и умная женщина, дочь знаменитого генерала Драгомирова. Очень тактичная, она подмечала отменным чутьём слабые места в человеке и говорила каждому то, что ему было приятно услышать.

— Добрый день, господа, — улыбнулась она, стоя на пороге. — Надеюсь, посекретничали вволю? А то мы уже накрыли внизу, в столовой.

— Господа офицеры! — резко, отчётливо, внушительно сказал Лукомский. — К столу!

Все оживились, задвигались. Кирилл сделал попытку уйти по-английски, но её тут же пресёк Корнилов.

— Приглашение, поручик, — сказал он, — распространяется и на вас.

И Авинов не стал перечить Верховному.

Рано утром первого октября Кирилл привёл на аэродром свою команду — десяток текинцев. Пришлось их переодеть в обычные бушлаты и тужурки, чтоб не выделялись, и текинцы кисли от смеха, наблюдая за товарищами, искавшими на головах мохнатые тельпеки, а нащупывавшими фуражки да картузы.

Однако при посадке в бомбовоз они мигом присмирели. Рассаживались на полу и беспокойно зыркали по сторонам. Штабс-капитан Томин разговаривал через головы текинцев, обращаясь к Авинову:

— Залечили мы «Ильюшку»! Да-а! Нам ещё повезло, что один только движок заклинило, пришлось менять. Ага…

— А вам ничего за это не будет? — осторожно поинтересовался корниловец. — А то слетали туда, слетали обратно…

— Кирилл, — сказал пилот с непривычной серьёзностью, — я толком не знаю даже, кто у меня начальство! В «революционной армии» порядка не может быть по определению, а другой у нас пока нет.

— Будет, — твёрдо пообещал Авинов.

Томин осклабился и гаркнул: