Город без надежды - Марина Дементьева

Я не чувствовала себя затворницей в доме Ральфа. Мне даже в голову не приходило очертить границы своей свободы, узнать, была ли она вообще мне предоставлена. Не проверяла, как отреагирует Ральф, если перешагну порог его таунхауса, - я добровольно заключила себя под стражу и была счастлива в своей тюрьме.

Счастлива ли? Тогда казалось, что да. А то, что носило гордое имя Свобода - нищета, одиночество. Смерть, в конечном счёте.

Почти каждый день к Ральфу приходили гости. Гостей нужно было встретить, вкусно накормить, развлечь. Ральф не поручал мне таких заданий, это воспринималось как само собой разумеющееся. С раннего детства я привыкла к работе. Была приучена вносить свой - пусть даже незначительный - вклад в общий заработок. Это было естественно. Теперь отпала необходимость обивать пороги Чистилища, предлагая свои услуги. Драить чьи-то вывески, натирать стаканы в пивнушке, стирать пелёнки. Самым практичным из того, чему обучил меня Адам, был некоторый навык разбираться в механизмах. Прежде я полагала высшим проявлением удачи, если обламывалась такая халтурка. Но Ральф не считал нужным, чтобы я занималась даже такой, не считающейся опасной и грязной работой. И я не стала повторять просьбу дважды.

Впервые чувствовала себя хозяйкой и получала от этого удовольствие. Хлопоты не казались обременительными, напротив, позволяли насладиться собственной значимостью и нужностью. Я не требовала от Ральфа благодарности, впрочем, ему не требовались намёки, - надо отдать должное, - он был неплохим психологом. Я таяла от щедро расточаемых им похвал.

А однажды даже удостоилась комплимента от самого Папы. Да-да, гостями Ральфа были не рядовые жители Эсперансы. Так за пару недель довелось свести знакомство с самыми влиятельными людьми города. В их числе, разумеется, был и Ублюдок.

Впервые встретив его на пороге квартиры, остолбенела перед живым напоминанием прошлой жизни. Верити уже ничто на этом свете не в силах повредить, но я-то была ещё жива, и кара за смерть Хиляка могла настичь в любой момент, даже Ральф вряд ли сумел бы защитить!..

Ублюдок сам пришёл на выручку, пока остальные гости не успели обратить внимание на мою внезапную бледность и затянувшуюся паузу.

- Наш маленький секрет останется между нами, - его слова потонули в гомоне чужих голосов. - С моей стороны тебе нечего опасаться, я не меняю решений. А твоя сестра уже расплатилась за преступление. Хотя и не по справедливости - она одна стоила сотни таких, как Хиляк.

Он кивнул и отошёл, с ходу завязав с кем-то разговор. Никто не узнал, что то, чем мы обменялись, не было формальными любезностями. И мне стоило больших усилий держать лицо в тот вечер. Его слова глубоко запали в душу и ещё долго звучали в голове, заглушали, уже произнесённые, всё сиюминутное - звуковой фон. Никто, кроме правой руки Папы, не выразил мне соболезнования по поводу кончины самого близкого человека, никто не сказал о Верити и пары добрых слов. Да что там - ведь я даже ни с кем не говорила о ней. Почему-то не хотелось обсуждать её с Ральфом, что-то останавливало. Отчего-то я не торопилась доверить ему самое сокровенное. Прах дядюшки Адама, летящий над стеной Эсперансы, не отмытое пятно на полу бункера, причина смерти Верити - обо всём этом знал Ублюдок, но не Ральф.

Поднося гостям еду и выпивку, механически улыбаясь на становящиеся, по мере понижения уровня жидкости в бутылках, всё более дерзкими шутки, пребывала в растерянности - что происходит? Что я здесь делаю? Впервые с момента пробуждения в доме Ральфа трезво задалась вопросом о смысле происходящего, искала и не находила ответа. Всё казалось лживым и неправильным, я была словно окружена миражами - к чему ни притронься, всё ненастоящее. Вокруг - одни только маски, они выдают себя за одно, а на деле представляют нечто иное. И лишь тот, кто носит маску, видимую глазу, кажется честным словом и делом...

Наваждение продлилось недолго. Уснув с тяжёлой головой, я встала на следующее утро и с недоумением вспоминала вчерашние мысли. Я вновь вдыхала сладкий наркотик - сама атмосфера дома Ральфа была насквозь пропитана этой отравой, - и то, что накануне пришло, как откровение, с глотком чистого кислорода, принесённого Ублюдком, виделось мне, одурманенной жертве, нелепой блажью. Поверить Ублюдку! Смерть сестры, должно быть, всё же бесповоротно свела меня с ума, раз я, пусть на минуту, но позволила себе подобную глупость. И я вернулась в сети придуманной влюблённости, несуществующей благодарности... истинной зависимости.

Живя у Ральфа, я успела наслушаться историй об Ублюдке. Некоторые из них рассказывали в его присутствии, но они не представляли интереса - обычные байки из числа тех, что во множестве травят подвыпившие мужчины. Я прислушивалась к тем, что произносились серьёзно, порой на пониженных тонах, и всегда - в отсутствие объекта обсуждения. Так я узнала о многих вещах, связанных с Ублюдком, причём о большинстве предпочла бы не иметь представления. Никто их этих мужчин, приближённых Водяного, не был безгрешен, но даже в их среде Ублюдок являлся кем-то вроде персонажа страшилок. Кто-то вроде чистильщика "для своих", наказующая длань Папы. Слушая о приписываемых ему зверствах, жалела о невозможности выйти из комнаты, закрыть дверь и заткнуть уши. Но не уходила, напротив, впитывала каждое слово - самый благодарный слушатель. Словно доказывала себе что-то. С отрицательным успехом.

Кто-то говорил, что Ублюдок - родной сын Папы. Кто-то возражал, будто хозяин Эсперансы изнасиловал его уже беременную мать. Несомненным оставалось одно - Ублюдок был цепным псом Папы.

Но, вопреки тому, что открылось, продолжала общаться с ним, сначала невольно, всё чаще - по собственной инициативе. Всё, что он натворил, произошло где-то там, далеко, не на моих глазах и потому казалось вполовину менее ужасным. Все люди эгоистичны по своей природе в той или иной степени и судят человека по тому, как он обходится с ними и их близкими, а не кем-либо посторонним, не стоящим сочувствия. Наше зрение слабо, мы близоруки, и отдалённые предметы кажутся не только мелкими, но и смутными, до неразличимости. Да и не в том я была положении, чтобы шарахаться от второго по влиятельности человека в Эсперансе, - так я убеждала себя. По меньшей мере, я уже извлекла немалую выгоду из нашего знакомства.

Единственное, что поневоле коробило, так это презрительное отношение Ублюдка к Ральфу.

Надо сказать, что к тому моменту я успела освоиться и привыкнуть к хорошей жизни. Прошлое казалось кошмарным недоразумением, и страх перед тем, что однажды я могу попасть в столь же незавидное положение, притупился. Потому, наверное, ореол, освещающий Ральфа, несколько потускнел, даже в условиях искусственной постоянной подпитки. Это было верным указанием на то, что он являлся для меня лишь гарантом безбедного существования, не более. Но тогда я этого не понимала.

И всё-таки то, как Ублюдок обходится с моим благодетелем, вызывало обиду и неприятие. Да, на первый взгляд, слова Ублюдка не заключали в себе прямых оскорблений. Но стоило лишь вдуматься в смысл... Добавить жесты, поведение, взгляд - и готово. Ральф принуждённо улыбался всесильному любимчику Папы. Я краснела, бледнела и рисковала что-нибудь разбить или уронить.