Цыганский барон - Кэт Мартин

Цыгане ненавидели все, что исходило от внешнего мира. Это Кэтрин успела усвоить. Чтение могло бы открыть глаза на другую жизнь, на мысли, мечты, стремления других людей, а в этом они видели угрозу своему национальному сознанию.

— Я знала, что ты не такой, как все. Поняла это, как только увидела тебя.

Доминик будто потемнел от ее слов.

— Мне всю жизнь это говорили, Катрина. Не хватает только слышать это еще и от тебя.

И он зашагал вперед так быстро, будто мог убежать от болезненного напоминания о его происхождении. Растерявшаяся Кэтрин еле поспевала за ним.

— Доминик, прошу тебя, — не выдержала девушка. — Я думала, мы вышли прогуляться.

Доминик обернулся, заметил, как тяжело она дышит, как устала, и виновато улыбнулся:

— Прости. Ты ведь не виновата в том, что произошло. Просто я терпеть не могу говорить об этом.

— Я запомню.

Но откровенность Доминика только усилила любопытство Кэтрин. Ей хотелось разузнать о нем побольше. Может быть, если не он, то его мать что-то расскажет.

Кэтрин мысленно одернула себя. Как можно? Да и к чему? Она ведь не собирается задерживаться здесь надолго. И чем меньше она будет знать о нем, тем лучше для нее.

Доминик помог ей перебраться через каменную ограду, обняв ее за талию. Кэтрин мечтала лишь о том, чтобы он смел ее сердцебиение следствием не объятий, а всего лишь трудного подъема.

Они пошли по дорожке к крепости. Река Дюранс катила свои воды прямо под стенами. Они обогнули маленький городок, прошли по каменному коридору под каменными арками, а где-то вверху, над ними, на скалистом холме, словно ласточкины гнезда, лепились домишки.

— Испанские цыгане называют такие проходы андронами, — сказал Доминик.

Они остановились. Казалось, будто сам он и не поднимался по крутому склону. Совсем не заметно было, что он устал. А Кэтрин уже запыхалась и теперь присела на камень, чтобы передохнуть.

— Какой выразительный язык, — заметила Кэтрин.

— Ты говоришь на испанском?

— Нет.

Доминик обжег ее быстрым взглядом.

— Но ведь ты говоришь по-французски, n'est-ce pas[2]?

Кэтрин удивленно вскинула голову.

— Да, но как ты?..

— Помнишь ремесленника, торговца металлической утварью? Ты не узнала бы, когда он отправляется, если бы не понимала его.

Кэтрин улыбнулась. Она была права. Такого парня не так-то просто одурачить.

— Какие тайны ты еще скрываешь, Катрина?

Много и разных, больше, чем ты мог бы догадаться.

— С чего ты взял, что я от тебя что-то скрываю?

— У тебя все на лице написано, мой огненный котенок. Я думаю, ты могла бы рассказать много, чего мне, по-твоему, знать не положено.

Кэтрин предпочла промолчать. Ей не нравилось, как Доминик на нее смотрит. Казалось, он видит ее насквозь.

Уже стемнело, когда они свернули с тропинки, ведущей в город, и направились прямо к старинной цитадели. Поросшие травой терраски, перемежавшиеся с каменными ступенями, казалось, ведут прямо к небесному своду. Вскоре река внизу стала похожа на узкую голубую ленточку.

Наконец они добрались до вершины — гранитной площадки прямоугольной формы, со всех сторон огражденной каменными стенами. Сама церковь оказалась на удивление маленькой, почти вровень со стенами. Солнце садилось, каменные стены отбрасывали длинные тени, отчего пейзаж принимал таинственно-устрашающий вид. Зажигались первые звезды.

Двое стояли в тишине.

— Смотри, звезда падает! — воскликнула Кэтрин. Доминик схватил руку Кэтрин и прижал к груди.

— Цыгане верят, что падающая звезда — это вор, взлетевший со своей добычей. Если ты укажешь на нее, человека поймают.

Кэтрин взглянула в его лицо. Свет падал так, что полутонов не было, резко очерченная линия скулы, губы, а дальше — темнота. Она не могла отвести взгляда от его губ, так красив был абрис, так четок. Этот цыган совсем не походил на тех, с кем до сих пор ей приходилось встречаться. Он воистину был человеком из другого мира, ничего общего не имеющего с тем миром, в котором жила она.

— Наши обычаи так непохожи. У нас считается хорошим делом поймать вора. Цыгане воспринимают виновного как жертву?

— Они всегда принимают сторону слабого, — спокойно пояснил Доминик. — Цыгане знают, что жизнь нередко заставляет человека идти вразрез со своей совестью.

— Даже причиняя горе другим?

Доминик пожал плечами.

— Жизнь для них не более чем игра. А в игре бывают и пострадавшие. Хотя этого стараются избегать.

— Вот тут ты не прав, Доминик. Цыгане, с которыми мне приходилось общаться, жестокие и черствые люди. Им нравилось мучить меня всего лишь потому, что я не такая, как они.

— Я знаю таких людей, хотя мое племя — другое. Цыгане много терпят от оседлых людей. Терпели и раньше, будут терпеть и впредь. Их жизни не позавидуешь. Их обращали в рабов, сжигали на кострах за колдовство, говорили даже, что они едят людей.

— Едят людей?! — испуганно вскрикнула Кэтрин.

Доминик кивнул.

— Да. Лет двадцать назад в Австрии, сорок цыган были повешены за это. А через несколько дней выяснилось, что никто из монахов, якобы съеденных цыганами, на самом деле никуда из монастыря не пропал.

— Господи!

— Одни племена перенесли больше страданий, иные меньше. Может быть, поэтому те цыгане так плохо с тобой обращались. Хотя здесь, как и везде, есть добрые, есть злые. Но пока ты с нами, тебе не о чем беспокоиться.

Доминик поцеловал ее руку.

Кэтрин почувствовала тепло его губ, тепло его поддержки, обещание покровительства и даже нечто большее.

— Уже поздно, — сказала она, высвобождая руку. — Мы не заблудимся в темноте?

Доминик стоял рядом. Хотя он и не касался Кэтрин, но девушка всем своим телом ощущала его волнующее присутствие.

— Спускаться легче, чем подниматься. Не заблудимся.

Кэтрин взглянула на маленькие желтые огоньки внизу: в городе светились окошки домов.

— Здесь красиво.

— Мои люди каждый год в это время года приходят сюда. И каждый год я поднимаюсь на эту гору. Я люблю это место.

— Мне кажется, будто сюда нисходит сам Святой Дух. Нет ни времени, ни пространства. Будто стоишь на пороге чего-то таинственного и возвышенного, что прячется за этими стенами.

Доминик улыбнулся.

— Я знал, что тебе понравится.

Он пристально вглядывался в ее лицо. В бездонных черных глубинах его глаз скрывался голод и что-то еще, чему Кэтрин не знала названия. Уходить он не собирался.