Три любви Марины Мнишек. Свет в темнице - Михаил Кожемякин

– Что же делать, друг Джером? Научи…

– Только одно, my lord. Если злодзейски человиек Битяговский want to kill – пусть kill. Пусть убивает!

– Что? – взревел Афанасий Федорович. – Что мелешь, башка ты аглицкая? Как так – пусть убивает?!

Но сэр Джером нимало не испугался гнева Нагого и спокойно продолжил:

– Надо давать ему убивать другой малшик – вместо царевича. Показать им того ребенка – его зовут Ванья… так? Сажать его за стол вместо prince… А prince – прятать в дальний quarters… покой! Пусть на глазах у злодзейски человиек Битяговский будет другой малшик, каждый день! Одеть тот малшик в богатый одежда… Когда во двор идет Битяговский – выводить к нему тот малшик, а prince прятать. Когда Битяговский ушел – вернуть prince, тот малшик прятать – менять, менять! Всегда менять! На ваш terrible язык это будет – двой-ниш-ки! Двойники.

– А нянька с кормилицей как же? Они про подмену Битяговскому донесут… Как пить дать, донесут…

– Пить дать? – удивился сэр Джером. – Зачем пить дать? Вашим людям нельзя дать слишком много пить! Они от этого делаются совсем crazy! Надо дать им money, денги… Много money! Будут молчать!

– Где же мне эти мани-мани взять, друг Джером? Совсем обобрал нас шельмец Битяговский. Скоро по миру пустит…

– У меня взять, my lord, – предложил Горсей. – Я дам. Ради prince. Он – надежа России и Англии.

– Ишь, куда загнул! Англия тут с какого боку припека?

– Когда prince станет король, Англия и Московия будут дружить. Будут много торговать!

– А не грех ли это – мальца Ванятку заместо царевича под смерть подвести? Душа ведь у мальца безвинная… Жалко мальчишку!

– Грех, my lord, великий преступлений. Но за prince нас Господь простит… Иначе – prince погибал!

– Возьму грех на душу… – решился Нагой. – Жалко Ваньку, но, видно, ничего не попишешь. Такова, видно, его судьбина злая… А может, и честь великая, мука смертная, за которую на том свете зачтется! За други своя погибнет, за наследника престола московского.

Вдруг Афанасий Федорович глубоко задумался и посмотрел на хитроумного англичанина с сомнением:

– Ну спасем мы царевича, Ванятка за него лютую смерть примет… А что потом? Дальше-то как, башка твоя аглицкая, мудреная? Все думать будут, что царевич погиб! Как мы с тобой опосля правду раскроем? Никто нам не поверит! В лицо засмеют!

Нагой ждал от Горсея немедленного ответа на свой вопрос, но сэр Джером долго молчал, потягивая старый добрый эль. Потом закурил трубку (ох, богопротивное зелье, мерзкое – табачище этот!), пустил чуть ли не в лицо Нагому клубы противного, тошнотворного дыма. Афанасий терпел, ждал, когда Горсей придумает что-нибудь ловкое, надежное. Он ведь всегда придумывал…

– У нас будут до-коза-тиельство! – сказал наконец Горсей. – Facts! Малшики поменялись крест. Когда мы спасти и увозить prince, крест надо вернуть. Этот крест есть до-коза-тельств! What the goat has in common with proof?! Barbaric language!!![13] My queen Elisabeth знать правда… Вы, my lord, знать правда… Our brothers – знать правда. Our queen Mary – знать правда. Можно сказать правда вашим friends. Afterwards, not now. Спрятать принц, увезти… For the long time! Пока не станет болшой. Потом – вернуть и говорить правда.

– Где ж его спрятать? Царевич московский – чай, не иголка в стоге сена!

– Какой сено? При чем тут сено? Что есть сено? Трава? Зачем иглу прятать в трава? – удивился Горсей.

– Трава, трава… – подтвердил Афанасий Федорович. – А зачем иголку в сено прятать – ты все равно не поймешь, башка ты аглицкая! Скажи только, где царевича прятать будем?

– На ваш Север, – ответил Горсей. – Вологда, Архангельск… Прятать в монастырях, у монахов, пока не станет болшой… Сначала ты prince ко мне на двор привезешь, а я его на Север буду повезти. Тайно.

– Тонкую ты пряжу плетешь, друг аглицкий… – усомнился Нагой. – Да как бы нам с тобой в ней, как в паутине, не запутаться! Может, угличан на бунт подговорить?! Убьем Битяговского и присных его да в Кремле от людей Годунова затворимся.

– А правитель Boriska Федорович послать против вас стрельтси, – резонно возразил Горсей. – А потом забрать принц в Москву. Тебя с братьями – в острог или казнить. Queen Mary – в монастырь. Prince в Москве отравить. Нужно быть хитрым, пере-хит-рить…

– Да разве позволит государь Феодор Иоаннович своего брата младшего в Москве отравить?

– Ваш государь Феодор очень слаб. Болен… Как это говорят французы: très mal á la tete. Очень больной на голова. Он не мочь ничего. Он не спасти маленького prince.

– Ладно, Джером, голова ты заморская… – с тяжелым вздохом сказал Нагой. – Твоя правда… По рукам! Будем Ванятку на смерть готовить.

Он крепко сжал Горсею руку и крикнул:

– Эй, скот в юбке, или кто ты там, ходь сюда, разбивай!

– James, come in! – крикнул Горсей.

Снова вошел здоровенный шотландец. Сэр Джером жестом показал ему, как в Московии разбивают руки спорящих или о чем-то договорившихся людей.

– Это есть «по рукам»! – объяснил Горсей шотландцу. – Break!

Шотландец довольно хмыкнул и так сильно треснул Нагого по кулаку, что Афанасий Федорович скривился от боли. Но попрекать «скота в юбке» не стал – сам ведь ему велел по рукам хозяина с гостем трескать. Джеймс же почувствовал себя отомщенным. Вышел из горницы с довольным смехом, скотина этакая, бабой одетая!

А Горсей утешил Нагого:

– Ничего, my lord, заживет… как это у вас говорить… до свадьба!

Ванятка Истомин был сиротой – ни отца, ни матери. Сколько себя помнил – состоял при царевиче Димитрии. Товарищем для игр, названым братцем. К этому Ванятка давно привык и гордился своей участью, как высокой честью. Но вскоре после приезда в Углич Битяговского стали происходить и вовсе странные вещи: царевича все время куда-то отсылали или прятали в дальних комнатах, а Ванятку одевали в богатое платье и в таком виде позволяли гулять по двору. До Битяговского вскоре дошел смутный слух, что царевичева дружка, простого дворового мальчишку, Нагие зачем-то рядят в дорогое платье. Принес эту новость Оська Волохов, кормилицын сын, но Битяговский сначала ему не поверил: да и кто поверит вечно пьяному недорослю, который день-деньской слоняется без дела и лузгает семечки?! Оська, однако, твердо стоял на своем, и Битяговский отправил во дворец, к царице с царевичем, своего сына Данилу да племянника Никиту Качалова – проверить, что и как.

И сын, и племяш согласились идти с неохотой (особливо Данилка от батюшки, словно кобель поганый, отбрехивался!) – знали они, что Нагие с ними откровенничать не станут, а скорее всего и вовсе выставят вон. Москва им не указ, они и на Битяговского-то зубы скалят, князьки удельные! Век бы их не видать, да и щенка ихнего – тоже! Один щенок али два – какая разница! Можно и двоих убить, коли боярин Годунов прикажет.