Метро 2035. Злой пес - Дмитрий Манасыпов

– Снова твое непомерно раздутое самомнение не дает тебе сказать что-то правильно… Эй, мужчины, заберите у паренька его оружие. И не дергайся, Волчонок, не стоит. А вы, остальные, уходите и расскажите остальным, что стоит быть вежливыми. Иначе вы все же меня расстроите и придется сходить к вам в гости. Ради равновесия хрупкого мира в нашем маленьком городке.

Темнота снова ожила, зашуршав и звякая. Звуки удалялись.

Дрезина тронулась через пару минут.

А горло он ему выдрал. Слово есть слово.

Двадцать лет Победу обходили стороной, не задерживаясь и убегая, даже не оглядываясь. Аномалия, раз в сутки выжигающая ее полностью, держалась вместе с Рубежом. Тот рухнул, станция ожила. Пусть не полностью, пусть ночевали здесь единицы, опасаясь по старой памяти бушующего пламени, добиравшегося даже до середины тоннелей, но ожила.

Днем здесь бушевал главный рынок Безымянки, торгующий всем, всеми и для всех. Здесь же, за немалые деньги, живой товар, натуральный расчет, работал выездной медицинский состав с Прогресса. Клиническая возмущалась, чуя, как утекает монополия, и без того подпорченная в свое время деятельностью бывшего главврача одной из городских больниц на Театральной. Но что там, поговаривали, дядька входил в Триумвират, что тут, из-за опаски непонятного закрытого Прогресса, оставалось именно возмущаться, не более.

Двадцать лет пошли станции на пользу, оставив ее почти не загаженной к возвращению людей. И сейчас те знай себе старались наверстать упущенное. Пользуясь огромным полукруглым сводом – костры тут палили просто нещадно, постепенно уничтожая красоту, продержавшуюся так долго.

По стенам когда работали светильники, спрятанные в нержавеющие раструбы, цветками гвоздик распускающиеся на равных промежутках. Наверное, именно так архитектору виделся огонек коптилки в землянках победителей той самой войны, должной стать последней. Сейчас станция Победы наблюдала коптилки воочию. И впитывала в себя жирные черно-серые следы, все больше покрывающие когда-то белое огромное пространство купола, перечеркнутое плавными арками нержавейки.

Мозаика, показывавшая салют, разноцветная и красивая, идущая над спусками вестибюлей, пока держалась. Как и ордена Победы, поблескивающие бронзовыми лучами звезд. Неизвестно только – надолго или как? Хаунд склонялся к мысли, что не особо долго, учитывая усердие народонаселения, хозяйствующего на ничейной нежилой станции не просто как у себя дома. Эти, набегающие с утра тараканами, убивали станцию своим мусором куда хуже разрухи после тринадцатого года.

На открытую, без колонн, платформу вели прогибающиеся под людьми мостки-сходни. Несмотря на вечер, рынок еще суетился, собирался, совершал последние продажи-покупки, насыщаясь скоротечностью жизни и упиваясь таким редким спокойствием и миром.

Козырные места, мраморные круги вместо лавок посередке, пользовали как подмостки аукциона. Сейчас, например, явно добравшись через Зубчаниновку, несколько бойких селян-хуторян продавали знаменитых алексеевских свиней. Хрюшки, топоча ножищами по гладкому основанию под собой, верещали и явно не радовались перспективам. Ну, и правильно… Хаунд даже облизнулся, представив кипящий жиром кусок вырезки на сковороде. Или крупно накромсанное сало с мясной, в палец, не меньше, прослойкой.

Напротив, готовясь к последней большой отправке, звенели ключами и монтировками ремонтники, проверяя длинную гусеницу «дневного». Руководство Города, идя навстречу вновь приобретенным территориям и желая заполучить лояльность Безымянки, расщедрилось, подарив людям самый настоящий состав. Пусть и не такой красивый и удобный, как раньше.

Собранный с бору по сосенке, из трех бывших вагонов, обрезанных по самый низ, с бортами в мешках с песком, с тягачом, переделанным под пар, сейчас густо пускающий дым, разогревая котел. Два последних года позволили городским, через Вокзальную, добраться до депо за стеклянным склепом самого вокзала, набрать там нужного и склепать вот это чудовище, чадящее черным жирным смогом, густо ложащимся угольными хлопьями на побелку потолка.

Неимоверно тянуло, после созерцания свинячьих обжорных боков, поесть. Отказывать себе после гонорара, слупленного с попутчиков, явно не стоило. Тем более, на Победе Хаунд открыл для себя самое настоящее счастье простого вкусного перекуса.

Как вообще выжила Безымянка, до того, как получила первую помощь Прогресса? Да просто, как водится. Птичка помогла, йа-йа.

Ново-Вокзальная, уходившая от главной станции линии к югу, через километр упиралась в железнодорожные пути и станцию-тезку, ту самую Безымянку, подарившую свое имя и району, и метро.

Там, занимая пару-тройку гектаров, со стоянкой, забитой ржавыми скелетами машин и темнея прямоугольниками контейнеров, дарил все необходимое Птичий рынок. Инструменты, рабочая одежда с обувью, стройматериалы, много-много разного металла и даже мебель. Чего там только не было до Войны, ой-ой… Хаунд про рынок слышал от многих, закатывающих глаза и прищелкивающих языком. Сам он забредал туда нечасто, вычистили там под ноль давно и полностью, пропустив каждый контейнер и секцию невысокого здания, как через мелкое сито.

Только к выживанию это все имело самое малое отношение. Птичьим-то он назывался все же не зря. Пусть и небольшой, но кусок под птицу, домашних хомяков с рыбками, котятами и щенками там был. И хозяйственные опытные владельцы всего орущего, кукарекающего, мяукающего добра, заслышав «Атом», поступили по-разному. Но большинство, торговавших прямо с пикапов, рванули к метро. Говорят, какой-то дед въехал на саму станцию, оседлав древний и жутко проходимый гибрид мотороллера «Муравей» и не иначе как вездехода.

В его-то будке, набитой отобранным комбикормом, двумя флягами меда, совершенно бандитским обрезом с патронами, нашлось место клеткам с курицами-пеструшками и парой-другой петухов.

Так-то, отправляя наружу сталкеров, таскавших корм, Безымянка и оказалась с курятинкой. И смогла выдержать первые страшные месяцы и годы. А где курица, там что?

Йа, рихтиг, все правильно. Там и шаурма.

Ее-то, горячую и сочную, горбатый и чуткий нос мутанта Хаунда учуял еще в тоннеле. Несло так вкусно, поневоле желалось добраться и купить. Тем более, мука на Безымянке, чуть пропав после войны с Городом, вернулась с Кинеля. Пусть и дороже, но постоянно.

Чингиз, седой хитрый хозяин, державший едальню, довольно кивнул Хаунду, между делом затачивая огромный тесак для обрезания подошедшего мяска. Сколько бы электричества ни подавали на Победу, этот себе прошарил для гриля. Да никто и ничего не имел против.

– Как обычно, брат?

Хаунд кивнул, оглядываясь. Что тут интересного случилось, пока не наведывался?

Сектантов почти нет. Этих вообще становилось все меньше, верить их бредням после контактов с большим миром никому особо и не хотелось. Разве только количество неумелых рук в комплекте с недалекими мозгами выросло, да заметно. Эту особенность людской натуры Хаунд заметил давно. Стоит появиться возможности ни хрена не делать, только вещая о чем-то идиотски-высокопарном и дающем надежду, тут же набегают рукожопы и гуманитарии, разрывая задницу на британский флаг и горлопаня о правоте нового учения. Херовы паразиты, сосущие жизнь из едва выживающих людей.