Роскошная хищница, или Сожженные мосты - Марина Крамер

– Хорошо-то как, господи! Только бы никто не встрял сейчас – я в нирване и возвращаться не планирую.

Женька усмехнулся, потрепал ее по волосам:

– Котенок, не бывает такого, чтобы тебя из нирваны какой-нибудь урод не вынул.

Чистая правда... Через час приехал Грищук, правда, не при погонах, а так, в штатском. На дружескую беседу.

– Виктор Дмитриевич, чему обязана? – удивленно вскинула брови Марина, вставая навстречу гостю и с опаской поглядывая в сторону сидящего на ковре Егорки.

Мальчик в последнее время приобрел нехорошую привычку называть всех незнакомых мужчин ментами, это искренне веселило Маринину охрану и злило саму Марину. Частое общение с охранниками не могло не сказаться на лексиконе ребенка, и теперь Коваль приходилось зорко следить за тем, чтобы он не сболтнул чего. Но сегодня Егор был слишком увлечен разбором машинки, а потому никак не отреагировал на вошедшего Грищука.

– Не хотел лишний раз дергать вас в управление, Марина Викторовна, решил так заехать, пообщаться.

– Проходите, что ж на пороге-то. – Она указала рукой на кресло и крикнула: – Женя, пусть кто-нибудь заберет Егора!

– Да, сейчас, – отозвался Женька откуда-то сверху.

Грищук устроился в кресле, попросил разрешения закурить, и Коваль подвинула ему пепельницу и зажигалку, ту самую, что сама подарила когда-то Малышу на день рождения и с которой так и не смогла расстаться после его гибели. Грищук повертел ее в руках, разглядывая надпись, закурил.

– Славный мальчик, – кивнул на Егорку, по-прежнему занятого машинкой.

– Да... Женя! Я жду! – крикнула Марина снова, так как никто не торопился увести ребенка и дать ей наконец поговорить.

– Не кричи, я здесь, – Хохол вошел в гостиную, кивнул Грищуку, но руки не подал, сгреб Егорку в охапку и ушел.

– Серьезный охранник у вас, – сказал Грищук, проводив его взглядом, и Марина удивилась про себя: весь город знает, что Жека Хохол ей давно не охранник, а главный мент делает вид, что не в курсе.

«Да и черт с ним, мне-то...»

– Так о чем вы хотели поговорить, Виктор Дмитриевич? – Коваль села в кресло, по привычке вытянув ноги на решетку камина, и Грищук поинтересовался:

– Не боитесь обжечься? Я однажды здорово руку опалил, когда камин растапливал. С тех пор экраном обзавелся.

– Я не люблю экран, предпочитаю живой огонь – так уютнее. И, если можно, давайте ближе к теме, – попросила она, и Грищук заторопился:

– Да-да, вам, наверное, с ребенком хочется пообщаться... Я хотел задать вам один вопрос, Марина Викторовна: как вы думаете, кто организовал налет на ваше казино?

Ей стало смешно – если бы она даже знала это, разве поделилась бы этими знаниями с начальником городской милиции?

– Виктор Дмитриевич, вы же не первый день на службе, правда? Не мне говорить вам, что, знай я, кто это сделал, уже разобралась бы, – Марина потянулась к сигаретам, закурила. – Это все?

– А ведь я помочь хотел, Марина Викторовна. Я не хуже вашего понимаю, кто мог устроить подобное, более того – я знаю точно. Как и то, что вашему телохранителю лучше не появляться пока в городе. Говорить прямо не могу, но позволю себе намек: поступила информация, что на Влащенко готовится покушение. Дальше думайте сами, госпожа Коваль.

Полковник поднялся и пошел к двери, Марина замерла в кресле, не в силах даже поднять глаза. Во-первых, она никак не ожидала от начальника милиции подобного, а во-вторых, мысль о том, что Женьку кто-то заказал, была не из приятных. Все тело сковал страх, такой мерзкий, ледяной и противный, что сделалось тяжело дышать, к горлу подкатил комок, а перед глазами замелькали черные точки. Марина не могла даже пошевелиться, чтобы встать и проводить гостя, не казаться совсем уж хамкой.

– До свидания, Марина Викторовна, – раздалось из прихожей, и она машинально ответила:

– До свидания...

Коваль сидела так очень долго, на нее напало оцепенение, которое ей никак не удавалось сбросить, тело не слушалось, не подчинялось. Хохол, потерявший ее, заглянул в каминную и удивился:

– Ты не чувствуешь, что камин прогорел? – Он взял кочергу и начал ворошить угли. – Ну все, надо заново разжигать. Как ты не заметила?

Не получив ответа, он обошел кресло и присел на корточки перед ней:

– Мариш... ты чего, котенок?

Она вдруг очнулась, обхватила его за шею обеими руками и зашептала в ухо:

– Родной мой, я тебя умоляю: никуда не езди, слышишь – никуда, будь дома, я прошу тебя! Если ты любишь меня хоть немного, ты сделаешь так, как я сказала, Женька... Обещай мне, слышишь?

Хохол даже растерялся от такого натиска. Марина крайне редко позволяла себе такие вот эмоциональные всплески.

– Да что стряслось? – недоумевал он, стараясь отцепить ее руки и заглянуть в лицо, но Коваль не давала. – Что с тобой?

– Я не услышала ответа! – требовательно повторила она. – Пообещай мне!

– Что я должен пообещать? – терпеливо, как у капризного ребенка, переспросил Женька, сумев-таки разорвать кольцо рук на своей шее.

– Пообещай, что ты пока будешь сидеть в поселке и в город не сунешься.

Он смотрел на нее, абсолютно ничего не понимая, хлопал длинными ресницами и молчал, и тогда Марине пришлось рассказать ему о разговоре с Грищуком. Закончив говорить, она закрыла руками лицо и перевела дыхание. Даже просто повторить слова милиционера о том, что Женьку кто-то «заказал», оказалось очень трудным. Ей вдруг показалось, что слова могут материализоваться и киллер вдруг возникнет прямо здесь, в их доме, и тогда она, Марина, не сможет ничем помочь любовнику, никак не защитит его. Однако Хохол заржал так, что она поморщилась, отведя руки от лица.

– И ты всерьез веришь, что меня кто-то заказал? Котенок, это перебор – кому я-то нужен?

– Я не думаю, что начальник городской ментовки стал бы шутить такими вещами, да еще ехать для этого специально в пригород, – резко сказала Коваль, уязвленная тем, что он так легко относится к ее переживаниям.

– Маришка, да выбрось ты эту чушь из головы! – Он обнял ее, поцеловал в нос и снова засмеялся: – Вот выдумала! И сама верит, расстраивается!

– Да, расстраиваюсь, потому что ты единственный родной мне человек в этом болоте! Я боюсь потерять тебя... – пробормотала Марина, уткнувшись лбом в его грудь, и Женька тихо сказал, поглаживая плечо:

– Мариш... мне очень важно то, что ты сейчас сказала. Ты даже не представляешь, что значат для меня твои слова...

– Тогда сделай так, как я прошу, – потребовала она, глядя ему в глаза.

Хохол не мог долго «играть в гляделки», не выносил этих пристальных взглядов исподлобья, словно сверлящих насквозь, заставляющих что-то внутри съеживаться. Ему всегда казалось в такие минуты, что вовсе не Виола является какой-то там ясновидящей, а Марина, умевшая заглянуть в такие потаенные уголки его души, куда он и сам-то редко залезал. Сейчас Хохол почему-то почувствовал, что, даже если она не права, даже если этот разговор только результат ее подозрительности и излишней восприимчивости, он все равно должен подчиниться и сделать так, как требует Марина.