Летняя Love story - Ксения Беленкова

Но Матвейка понесся по дороге, поднимая сандалиями клубы песка и крича на весь поселок:

– Машка целует Мишку ртом! Машка целует Мишку в рот!

Я прислонилась спиной к столбу и чуть не дала дуба. Ох уж эти дети! Когда вырасту – лучше заведу собачку.

Пашку родители увезли рыбачить на озеро – выходные в палатке, комары, пересоленная уха… Фи!

Целый день гуляла с мамой. Она активно интересовалось моей личной жизнью – нет ли у меня проблем, что-то я бледненькая…

Я сказала, что у меня все безоблачно и счастливо, а бледность – это женское. Мама, кажется, поверила.

Как же просто провести близких! У тебя, возможно, жизнь на волоске висит, ты практически в поле зрения поселкового маньяка, но даже родная мать рада поверить в любую ложь, лишь бы успокоить свои волнения.

Перед отъездом мама напомнила, что через неделю у меня день рождения и я уже могу приглашать друзей, а бабушка с дедом – морально готовиться.

Весь вечер вспоминала свои прошлые дни рождения. Обычно целая куча родственников приезжала, на улицу выносили столы и расставляли длинной вереницей. Но мы за столом почти и не сидели, вечно у взрослых под ногами болтались. В прямом смысле – залезем под стол и связываем им шнурки на кроссовках (один раз даже удачно связали – ух и влетело нам потом от папы, который хотел выйти покурить, а вместо этого свалился прямо на крыжовник). Для детей взрослые придумывали глупые развлечения: вывесят конфеты на бельевой веревке, а нам глаза полотенцем завяжут, в руки – ножницы, и топай, срезай подарки. Ниточки тоненькие, лязгаешь ножницами, никак не поймаешь, а конфетку хочется… Вроде издевательство, но умора еще та. Вначале я с Пашкой над Машкой смеюсь, потом они надо мной… Эх, детство, детство…

Пашка вернулся уже за полночь и закинул мне в форточку записку: «Завтра в 9.00 в шалаше. П.П.».

Я проснулась в шесть утра. Потом валялась до восьми тридцати, размышляя о маньяках и закопанных трупах.

Ровно в девять часов я просунула голову в наш тайный штаб. Пашка уже сидел там, стуча зубами – утро выдалось прохладное.

Мы отправились к месту захоронения. Удобное, надо сказать, местечко, даже грибники туда не суются – рядом канава, в которую, по подозрениям дачников, председатель свою канализацию вывел – запах стоит непереносимый. На первый взгляд здесь ничего не изменилось – лес беззаботно шелестел листьями, лишь небольшая площадка перекопанной земли напоминала о недавнем происшествии.

– Думаешь, надо раскопать и глянуть, что там? – сглатывая слюну от страха и омерзения, спросила я.

– Ты что? Ничего нельзя трогать! Все должно остаться, как есть. На данный момент мы имеем только подозрения и ничего больше! – зашептал Пашка.

– Да какие подозрения? Все предельно ясно! Кто-то поутру закопал огромный тяжелющий мешок… Поди, не собаку зарыл!

– Вот именно! Кто это был, мы не знаем, что в мешке, нам тоже достоверно не известно. У нас есть только конец клубка, и либо мы его размотаем, либо он от нас укатится!

– И что же нам делать, Паш?

– Преступники часто возвращаются на место преступления. Мы будем ждать, возможно, нам удастся проследить за ним. Шалаш он пока не видел и, будем надеяться, не увидит. Постоянно сидеть здесь мы не можем, придется рассчитывать на удачу. А сейчас установим маленькую незаметную ловушку.

Пашка натянул тоненькую ниточку на уровне икр вокруг перекопанного участка. Увидеть ее было почти невозможно, как и миновать, подходя к месту преступления.

– Теперь мы будем точно знать, приходил ли могильщик, – сказал Пашка, закончив дело.

Еще час мы продрожали в шалаше, никого не дождались и побежали по домам.

Днем играли в шалаше с Машей, Бурундуковым и Пашкой в карты. Пригласила их всех к себе на день рождения в будущее воскресенье.

Про нашу тайну мы с Пашкой ни словом не обмолвились. Незачем подвергать друзей напрасному риску, меньше знают – крепче спят.

Бурундуков и Машка так елейно нежны друг с другом, аж противно становится. Неужели Мишка думает, что мы не замечаем, как он все время хватает Машу за грудь, когда обнимает? Хоть бы постеснялся! А Кузькина лишь похихикивает: «Мишутка, мне щекотно…» И даже не думает краснеть!

Вечером на меня напало лирическое настроение. Я вспоминала, как мы с Пашкой сидели в шалаше, и строчки сами собой выскакивали из груди.

Мы с тобою так близки,

Как чешуйки у трески.

Рядом ты, но почему же

Умираю от тоски?

Когда я нахожусь рядом с Пашкой, у меня все время будто покалывает подушечки пальцев. Это одновременно больно и приятно. И внутри какая-то пружинка сжимается, а сердце кажется горошиной, которая катается по телу, – то в висках стучит, то в пятки уходит.

Наша нитка уже третий день не тронута, около захоронения никаких изменений.

Пашка считает, что могильщик – кто-то из дачников. Понятно, издалека такой мешок не дотащишь! Ума не приложу, кто это может быть?

Предложила ходить по всем домам и искать длинный плащ с капюшоном. Пашка сказал – не вариант, у них тоже такой есть. Я вспомнила: и у деда похожий имеется.

Бабушка спросила, что я хочу вкусного на день рождения. Заказала ей пирожков с капустой и яйцами.

Я уже собралась спать, когда услышала тихий стук по оконной раме. Из темноты на меня смотрела белозубая Пашкина улыбка. Я тихонько отворила окно, и он просунул в щель огромный букет цветов. Там были ромашки, васильки, лютики и еще куча всякой мохнатой и пушистой травы. Пах он изумительно: одновременно полем и рекой, солнцем и ночной прохладой… Но главное – нежностью! Я улыбалась, как Джоконда да Винчи: необъяснимо загадочно. По счастью, лицо можно было спрятать в лопухах, живописно свисающих по сторонам подаренной икебаны.

Пашка исчез так же неожиданно, как и появился. Я и слова не успела сказать.

Поставила букет в трехлитровую банку. Мне хотелось смотреть на него всю ночь до рассвета. Одну ромашку я аккуратно оторвала от стебелька и положила между страниц дневника. Эта ночь и первый Пашкин букет останутся со мной навсегда!

Сегодня сидели с Пашкой в засаде на посту и вдруг услышали хруст ветки – перепугались жутко.

Очень осторожно выглянули из шалаша. Пашка даже специально приготовленной еловой веткой прикрылся.

Оказалось – ворона на дерево села. Жирная такая, будто ее в Уголке Дурова откармливали. Мы с Поляковым так и покатились от смеха. Он с еловой веткой на голове, я с глазами в два блюдца, а ворона на нас пренебрежительно посмотрела и даже не улетела. Я смеялась, как ненормальная, а Пашка неожиданно меня на сено опрокинул и начал целовать… в глаза, в щеки, в нос, а потом в губы…