Магия, зло и бриллиант. Чисто убийственная трилогия - Деби Глиори

— О, как ужасно, — вздохнула Пандора, пристыженная тем, что относится к одному виду с этим чудовищем Брюсом.

— Не зацикливайся на этом! — жизнерадостно воскликнула Тарантелла. — Лучше слушай дальше. Бог все видит. Боб порезался еще раз, бреясь, провел бритвой поперек горла и — о, ужас задел яремную вену. Жутко булькая, он упал на пол пещеры, жизнь вместе с кровью покидала его. И что же он увидел в каких-нибудь двух метрах над собой? Да-да, абсолютно недостижимая для человека в его состоянии, там висела единственная вещь, которая могла бы остановить ток крови и таким образом спасти ему жизнь…

— Паутина? — спросила Пандора, блестя глазами.

— Паутина, — подтвердила Тарантелла. — Простое и эффективное средство от кровотечения. С незапамятных времен использовалась в целительстве.

— Бедная Апокрифилла, — сказала Пандора. — Как жалко.

— Точно, — резко произнесла Тарантелла. — Но скажи мне, что привело тебя в мое царство? Надеюсь, не потребность побриться — ты для этого недостаточно покрыта растительностью.

— Это все Титус, — сказала Пандора, вновь помрачнев. — Я не знаю, как сделать так, чтобы у нас с ним наладились отношения. Он так далек…

— Положим, мог бы быть и подальше, — пробормотала Тарантелла. — На Бетельгейзе его закинуть и то слишком близко. Хотя все, что касается человеческой природы, страннее странного. И ты забралась сюда, чтобы обдумать, как лучше решить проблему брата?

— Что-то вроде того, — промямлила Пандора, представив себе дальнейшее продолжение беседы. Что может предложить паучиха? Укусить его? Завернуть в паучий шелк и подвесить сушиться?..

— Мой совет прост, — начала Тарантелла, широко улыбаясь Пандоре, — нужно попробовать начать все сначала. Постарайся завоевать его расположение. Принеси ему гостинец: несколько комариных ножек, высушенную на солнышке навозную муху. — Заметив, что Пандора содрогнулась от этих предложений, Тарантелла подкорректировала меню: — Нет? Да, точно… Как насчет пирожного? Чашки чаю? Мой опыт подсказывает, что мужскую особь надо накормить, прежде чем пытаться общаться. Итак. Накорми его, а потом попытайся подружиться. И… — Паучиха пробежалась маленьким черным язычком по накрашенным губам. — …Если это не поможет, тогда просто без колебаний съешь его. Тогда он уже точно не сможет сделать тебе ничего плохого. Ну покаааа. — Быстро взлетев по паутине вверх, Тарантелла исчезла в тенях под потолком.

Оставшись одна, Пандора улыбнулась. Какой бы странной ни казалась беседа с паучихой, она принесла ей колоссальное утешение. Как паутина лечит раны, так общество Тарантеллы успокоило душевную боль. Девочка встала и, склонившись к окну, подышала на грязное стекло и потерла его рукавом.

Далеко внизу она разглядела мачты прекрасного корабля Блэка Дугласа, стоящего на якоре у берегов Лохнагаргульи. Крошечные фигурки усеяли газон, она едва различила среди них миссис Маклахлан, вывешивающую простыни для сушки на бельевую веревку. Рядом с ней Мари Бэн медленно прикрепляла прищепками похожие на палатки черные корсеты и узкие полосатые чулки. Поза поварихи недвусмысленно свидетельствовала о том, что она не считает стирку белья гостей входящей в свои должностные обязанности. Из чердачного окна люди выглядели совсем крохотными, но когда в поле зрения вползла Дэмп, Пандора сразу почувствовала прилив нежности. То, что сейчас она не могла дотронуться до них, ничего не меняло в ее отношении к ним. Это просто точка зрения, поняла она. Титус все равно ее брат, и ничто это не изменит; а то, что сейчас он казался столь же далеким, как и крошечные фигурки на газоне, вовсе не означало, что ей до него никогда не дотянуться. Приободренная этими мыслями, Пандора пересекла чердак и подняла крышку люка, чтобы спуститься вниз.

— Тарантелла? — окликнула она паучиху через плечо. — Спасибо тебе за совет. Попробую путь к его сердцу через желудок — тут промаха не будет.

(145 год н. э.; штиль, северо-восточное побережье Каледонии)

Война с кельтами была одной из самых кровавых кампаний в мировой военной истории и наглядно продемонстрировала, что случается, когда огромная империя пытается уничтожить маленькие, но гордые и воинственные племена. Смерть пришла на безмятежные берега Новой Каледонии, каждый отлив оставлял после себя жутковатую флотилию римских трупов, обеспечивая ежедневный пир вороньим стаям, прилетавшим вместе с декабрьскими ветрами.

Ностриламус, капитан одной из трирем, брошенных на отвоевание порта Лете, был смертельно ранен, когда железный котел с кипящей смолой взорвался на палубе, и в ногах у него застряли длинные металлические осколки. Теперь он лежал в своей каюте, желтый, как сальная свеча, а его конечности представляли собой зловонную разлагающуюся массу. Посетителям, отважившимся навестить его, приходилось держать у носа платки, смоченные в уксусе, чтобы не потерять сознание от вони, а корабельный хирург и вовсе отказывался осматривать своего пациента, предпочитая испытывать судьбу на палубе, овеваемой освежающими порывами бешеных ветров, грозившими опрокинуть судно. Правда, и ветра были непредсказуемы. Еще вчера трирема отчаянно барахталась в огромных волнах, а сегодня на рассвете ветер стих, превратив поверхность воды в желтушного цвета стекло и заставив паруса бессильно обвиснуть на мачтах. Ненадолго вынырнув из забытья, Ностриламус приказал лечь на весла и, измученный усилием отдать простейшую команду, откинулся на свою пропитанную гноем постель из шкур. Мгновение спустя он услышал, как большой барабан начал отбивать ритм для несчастных рабов под палубой.

Поднять — бум — поднять — бам — быстрей — хлесь — поднять — бум, — звучал барабан. Его ритм почти заглушал стоны и всхлипы гребцов, которые напрягали все силы, пытаясь вручную привести корабль в движение. В этом скрипучем замкнутом подпалубном мире, освещаемом коптящим маслом ламп, царствовал главный надсмотрщик. Он шагал взад и вперед по проходу между рядами закованных в цепи гребцов, стегая хлыстом со свинцовыми шариками по плечам тех рабов, которые, по его мнению, работали со скоростью чуть ниже убийственной. Время от времени смертельная усталость одолевала кого-то из несчастных, и тот соскальзывал со скамьи, с криком ужаса падая под весла.

— Бум поднять — бам — поднять — бум — подняяять — у вас, парни, похоже, отсутствует чувство ритма. — Надсмотрщик подошел к барабанщику и похлопал его по плечу. — Я спросил, — заорал он, перекрикивая стук, — где твое чувство ритма?! Не можешь изобразить боссанову? Ну тогда как насчет танго? — Увидев, что не понят, надсмотрщик вздохнул. — Ладно, хорошо, а джигу? Может, кельтскую музыку? О дьявол, дай мне силы — ну же, ребята, взбодритесь малость…

Бум — поднять — бам — поднять — бум — поднять.

Раздраженно цыкнув, Асторот повернулся спиной к рабам и барабанщику и выбрался через люк на палубу. Щурясь от дневного света, он глубоко вдохнул свежий воздух. Уже недолго осталось, напомнил он себе. Выяснить, где Каледон упрятал Хроностоун, забрать камень, заполучить душу Каледона и вернуться к Правительству Аида с радостной вестью, что теперь все о’кей, узнать, что его давно ожидает повышение со скучной должности Второго министра по сбору душ. Он жутко устал мотаться туда и сюда по времени, переносить дискомфорт и опасности всех этих веков, не знающих смывного туалета и антибиотиков… Когда получу повышение, решил он, проходя мимо камбуза, откуда доносился неаппетитный запах вареных мышей, я навсегда останусь в двадцать первом веке, с неограниченным доступом к деньгам, неотразимой внешностью и круглосуточным обслуживанием в номер… Его мысли прервались, когда малоприятный аромат готовящегося обеда был перебит другим, гораздо худшим запахом. Омерзительная вонь разложения усиливалась с каждым шагом Асторота в сторону капитанской каюты, где Ностриламус, некогда могущественный Малефик Каледона, вел последнюю битву с неприятелем, которого победить никто не в силах.