Оскорбление нравственности - Том Шарп

— Прошу прощения, — сказал он, — но никаких явных неисправностей я не вижу.

— Наверное, у меня просто кончился бензин, — улыбнулась миссис Хиткоут-Килкуун. Коммандант Ван Хеерден посмотрел на указатель и увидел, что тот показывал «пусто».

— Действительно, — подтвердил он.

Миссис Хиткоут-Килкуун еле слышным голосом принесла свои извинения.

— Я вам доставила столько хлопот, — прошептала она. Но коммандант Ван Хеерден чувствовал себя по-настоящему счастливым оттого, что никаких хлопот у него не возникло.

— Что вы, не стоит благодарности, — ответил он краснея и уже собрался было пойти смыть где-нибудь с рук масло, но миссис Хиткоут-Килкуун остановила его.

— Вы были так добры, — сказала она, — пойдемте в бар, я просто обязана вас угостить.

Коммандант попробовал было отговориться, но она не желала ничего слушать.

— Я позвоню в гараж, чтобы привезли бензин, — сказала она, — а потом присоединюсь к вам на веранде.

Некоторое время спустя они сидели на веранде, и миссис Хиткоут-Килкуун, потягивая через соломинку холодный сок, расспрашивала комманданта о его работе.

— Быть сыщиком — это, наверное, так интересно, — говорила она. — Мой муж уже на пенсии, знаете ли.

— Я не знал, — ответил коммандант.

— Конечно, он еще занимается немного биржевыми делами, акциями, — продолжала она, — но это ведь не совсем то же самое, правда?

Коммандант согласился, что это действительно не то же самое, хотя и не понял, что, собственно, с чем сравнивается. Пока миссис Хиткоут-Килкуун продолжала болтать, коммандант упивался всеми подробностями ее платья, туфель из крокодиловой кожи, в тон подобранной сумочки, неброских жемчужных сережек и восхищался утонченностью ее вкуса. И даже то, как она положила ногу на ногу, придавало ей какую-то скромность неотразимую, по мнению комманданта Ван Хеердена.

— Вы из этих краев? — как бы невзначай поинтересовалась миссис Хиткоут-Килкуун.

— У моего отца была ферма в Кэроу, — ответил коммандант. — Он разводил коз. — Произнося это, коммандант сознавал, что занятие его отца не слишком престижно. С другой стороны, он знал, что быть землевладельцем значило в глазах англичанина очень многое. Миссис Хиткоут-Килкуун вздохнула.

— Я так люблю здешние пейзажи, — проговорила она. — Это одна из причин, почему мы приехали в Зулулэнд. Знаете, мой муж вышел после войны в отставку, и мы уехали в Умтали, и нам там очень нравилось, но климат стал как-то плохо сказываться на нем, и мы переехали сюда. Мы выбрали Пьембург, потому что нам обоим очень нравится здешняя атмосфера. Она так напоминает это великолепное fin de siecle[17], вы не находите?

Коммандант, который не знал, что означает fin de siecle, ответил, что ему Пьембург нравится тем, что все в нем дышит добрым старым временем.

— Вы совершенно правы, — согласилась миссис Хиткоут-Килкуун. — Муж и я, мы настоящие ностальгиоманы. Если бы только можно было повернуть часы назад! Какая прежде была во всем элегантность, ка кое очарование, какое изящество! Те времена невозможно и вспоминать без грусти. — Она вздохнула, и коммандант, ощутив, что впервые в жизни встретил действительно родственную душу, вздохнул с ней вместе. Какое-то время спустя бармен доложил, что бензин в «роллс-ройс» залит, и коммандант встал, чтобы попрощаться.

— Не буду вас задерживать, — вежливо произнес он.

— Большое спасибо вам за помощь, — ответила миссис Хиткоут-Килкуун и протянула руку в перчатке. Коммандант взял эту руку и, повинуясь внезапному импульсу, пришедшему, должно быть, с сорок девятой страницы «Похожего на всех», прижал ее к губам.

— Ваш слуга, — пробормотал он.

Прежде чем миссис Хиткоут-Килкуун успела что-либо сказать, он повернулся и ушел и несколько минут спустя уже ехал по направлению к Пьембургу, испытывая какое-то странное приподнятое настроение. Вечером того же дня он взял в библиотеке книгу «Берри и компания» и отправился домой в предвкушении вдохновения, которое, несомненно, ждало его в обществе героев Йейтса.

— Где ты была? — спросил жену полковник Хиткоут-Килкуун, когда та вернулась домой.

— Ты не поверишь, но я познакомилась с настоящим дикарем. Не с тем, кто уже пообтерся и прилизан, а с самым настоящим. Редкостный экземпляр, как будто только что сошел с Ноева ковчега. Ты не поверишь, но он поцеловал мне руку, когда мы прощались.

— Какая мерзость! — ответил полковник и отправился в сад посмотреть на свои азалии. Он испытывал искреннее и глубокое отвращение к белым муравьям, толстощеким неграм и к африканерам. В гостиной остался майор Блоксхэм, погруженный в чтение какого-то журнала.

— Полагаю, не все же они скоты, — изящно ответил он, когда миссис Хиткоут-Килкуун рассказала ему о комманданте. — Хотя лично я за всю свою жизнь не встретил ни одного, который не был бы скотом. Я знавал одного такого в Кении, его звали Бота. Он никогда не умывался. А ваш знакомый умывается?

Миссис Хиткоут-Килкуун фыркнула и пошла наверх, чтобы немного отдохнуть перед ужином. И там, лежа в тишине наступающего вечера и прислушиваясь к слабому жужжанию брызговика, поливавшего лужайку перед домом, она почувствовала смутную жалость к той жизни, которую она когда-то вела. Жалость, причины и суть которой она бы не смогла выразить словами. Она родилась в Кройдоне, жила в благополучном районе Селсдон-роуд. Через службу, набиравшую женщин для работы вспомогательным персоналом в частях английских военно-воздушных сил, она попала в Найроби, а там полученное в родительском доме умение ориентироваться в социальной обстановке, да и неплохое происхождение помогли ей найти мужа с деньгами и оставить службу. С тех беззаботных дней она и осела на «черном континенте», постепенно вместе с империей перемещаясь все дальше на юг и по мере этих перемещений обретая ту утонченную претенциозность, которая так восхитила комманданта Ван Хеердена. Сейчас она чувствовала себя усталой. Жеманное притворство и искусственность, совершенно необходимые для светской жизни в Найроби, в Пьембурге не находили себе применения. По сравнению со столицей Кении, вся атмосфера здесь была сугубо мещанской. Одеваясь к ужину, миссис Хиткоут-Килкуун все еще испытывала уныние и подавленность.

Какой смысл продолжать притворяться, будто мы не те, кто мы есть на самом деле, если никого даже не интересует, кем мы притворяемся? Грустно спросила она. Полковник Хиткоут-Килкуун неодобрительно посмотрел на жену.

— Надо держать марку, — осадил он ее.

— Не падайте духом, голубушка, — сказал майор Блоксхэм, бабушка которого торговала в Брайтоне улитками. — Своих надо поддерживать до конца.

Но миссис Хиткоут-Килкуун уже больше не понимала, кто был для нее своим. Тот мир, в котором она родилась, давно отошел в прошлое, а вместе с ним исчезли и те социальные ожидания, которые хотя бы скрашивали жизнь, позволяли ее переносить. Мир, придуманный ею самой, созданный ее воображением, тоже распадался на глазах. Отчитав официанта-зулуса за то, что он подал ей суп не с той стороны, миссис Хиткоут-Килкуун встала из-за стола и, прихватив чашечку с кофе, вышла в сад. Там, бесшумно расхаживая по лужайке под ясным ночным небом, она думала о комманданте.