Обольстительная леди Констанс - Маргерит Кэй

– Телескоп еще настроен, – произнесла Кон-станс, пытаясь отвлечься. – Если хотите, можете понаблюдать за звездами своими глазами.

– Лучше, если вы покажете, на что вы смотрели.

О, она не раз воображала, как они вместе смотрят в телескоп… Однако Констанс не была уверена, что справится с такой задачей наяву.

– Вам придется лечь на спину.

– Я принесу еще подушки.

Очень разумно! Ей самой не мешало подумать об этом, упрекнула она себя, когда Кадар принес еще несколько подушек из-под навеса и разложил в шаге от нее, а затем лег совсем рядом с ней. Она последовала его примеру, неуклюже расправив широкую юбку. Как обычно, перед тем, как наблюдать за звездами, она сбросила туфли. Она не стеснялась: все равно в темноте не видно, что она лежит босая.

– Пусть ваши глаза привыкнут к темноте, – сказала она, хотя на самом деле ей самой хотелось привыкнуть к его близости: Кадар растянулся в полный рост совсем рядом с ней. Она вдыхала ароматный ночной воздух: пахло чем-то средним между хвоей, мятой и кокосом – и еще чем-то неуловимым. Кокосом пахло мыло, которым пользовался Кадар. От его одежды пахло лимоном…

Звезды, напомнила себе Констанс.

– Привыкли у вас глаза? – Она рискнула покоситься на него и увидела, что Кадар смотрит на нее. – Кажется, вы поднялись сюда, чтобы полюбоваться небесными телами.

– Я и любуюсь, – тихо ответил он.

– Итак, Скорпион и Стрелец, – решительно произнесла Констанс. – Сначала Скорпион. Видите, его коготь показывает на север, а там – изгиб жала. А там, – она указала пальцем, – Антарес. Сегодня в телескоп я увидела, что он ярко-красный, словно сердце, которое бьется внутри скорпиона.

– Антарес… это значит «против Ареса», то есть против Марса, – сказал Кадар. – Так считали греки, но мне нравится думать, что звезду назвали в честь Антара, арабского воина.

– Еще один воин! Звезды довольно кровожадны, но при этом так красивы! – со вздохом ответила Констанс. – Посмотрите на Млечный Путь – он сегодня какой-то вязкий, словно огромная лента пролитых сливок, усыпанная алмазами. Видите – Млечный Путь тянется поперек Скорпиона и Стрельца. – Она ненадолго замолчала, наслаждаясь чистой красотой. – Звезды не перестают меня изумлять. Мы считаем свою жизнь единственно важной, думаем, что только наши заботы и тревоги имеют значение. Но стоит взглянуть на небесную красоту, и все остальное теряет смысл. – Она махнула рукой в сторону Млечного Пути. – Посмотрите, Кадар, только посмотрите! В созвездии Стрельца масса скоплений звезд. Мы можем даже сосчитать их, не говоря уже о том, чтобы дать им всем имя. Видите те пятна, похожие на туман… нет, скорее не на туман, а на мерцающие серебристые облака? Там образуются новые звезды. – Констанс повернулась набок; ей не терпелось проверить, разделяет ли он ее изумление и восхищение. – Вы только представьте! – с жаром продолжала она. – Вот сейчас над нашими головами, на огромном расстоянии отсюда образуются новые звезды! Разве не чудо?

– Чудо, – ответил Кадар, поворачиваясь к ней. – И, судя по всему, что нам известно, – он придвинулся ближе, – там, наверху, могут твориться и другие чудеса. Такие, о которых мы не смеем даже гадать. Кто знает, возможно, на каких-то звездах сейчас тоже находятся люди и смотрят на нас.

– Вы так думаете? И что же они видят?

– Придворного астронома, женщину, которая умеет превращать науку в чудо. Ее волосы, – Кадар легко убрал прядь волос с ее лица, – густые и свободные, как и ее душа, когда она забывается. Стоит ей улыбнуться, и словно поднимается вуаль, которая скрывает ее истинную сущность. – Он погладил ее по голове, затем его ладонь скользнула на плечо, под широкий рукав платья. Кожа к коже. Мягкое, ритмичное поглаживание вверх-вниз снова вызвало у нее приятное покалывание, и ей показалось, что она начала мерцать, как Млечный Путь у них над головой. – Если они вглядятся, – тихо продолжал Кадар, – то поймут, что придворный астроном умеет заставить одного принца забыть о государственных делах и помнить только о том, что он мужчина.

Они оказались так близко, что ее колени касались его ног.

– Она не нарочно, – сказала Констанс, уступая желанию прикоснуться к нему. Ее пальцы зарылись в его шелковистые волосы. – Хотя с ней творится что-то странное… Каждый день она твердит себе, что она придворный астроном, а общаться с принцем ей нельзя.

– То же самое происходит и с принцем. Он внушает себе, что не имеет права общаться с придворным астрономом… и оттого лишь больше желает ее. Хотя он никогда…

– И она никогда… – прошептала Констанс.

– Никогда, – тихо произнес Кадар, припадая губами к ее губам.

Целовать Констанс было все равно что целовать звезды. Ослепительная, пылкая, она заставляла его забыть обо всем, кроме своего желания. Губы у нее были такими нежными и сладкими, что он мог бы поклясться, что она излучает аромат, настоянный на лунном свете. Как давно он мечтал об этом поцелуе, как хотел прикоснуться к ней, как тосковал по ней после того, как три дня назад ее губы впервые робко коснулись его на берегу моря! Она раскрылась ему навстречу, и ее поцелуй был одновременно робким и смелым. От такого сочетания у него чаще забилось сердце и закипела кровь. Он перевернул ее на спину, провел пальцами по ее волосам. Как могут кудри быть такими шелковистыми? Он поцеловал ее веки, провел губами по скуле, по шее, но губы манили его. Она перебирала пальцами его волосы, дотрагивалась до его шеи и плеч. Дыхание ее стало частым и прерывистым. Когда он снова коснулся губами ее губ, она пылко ответила ему. Их языки встретились, отчего ему показалось, будто у него на какое-то время остановилось сердце… Но пульс бился как сумасшедший.

Она лежала на подушках; волосы разметались широким ореолом. Грудь под тонким шелком поднималась и опускалась. Кадар снова поцеловал ее, она тихо застонала, и больше он уже не мог сдерживаться. Она закинула руки ему на плечи, погладила его по груди. Он поцеловал ее в шею, а затем в ложбинку между ключицами. И снова впился в ее губы, потому что не мог ими насытиться.

Он провел рукой по ее боку до талии, до изгиба бедра.

– Пленительная Констанс, – прошептал Ка-дар, целуя нежную кожу у нее за ухом.

– Пленительная, – повторила она, потершись щекой о щетину у него на подбородке. – Пленительная Констанс сама попала в плен!

Поцелуи стали страстными. Он был не в состоянии думать, им целиком овладело желание, разбившее железные обручи самообладания, которые много дней, недель и месяцев словно выдавливали из него жизнь. Какое облегчение, какое огромное облегчение – прийти навстречу зову тела, зову плоти, позволить кипящему желанию, которое не утихало с тех пор, как Констанс впервые вошла во дворец, перелиться через край и окутать их обоих. Он упивался ее поцелуями, упивался ею. Придвинувшись ближе, он раздвинул ногой ее бедра и хрипло вздохнул, когда она, выгнувшись, прижалась к нему.

Она скинула платье. Теперь на ней осталась лишь прозрачная ночная сорочка, под которой виднелись полные груди с острыми сосками. Он обхватил ее грудь ладонью – она была теплой и тяжелой. Опустив голову, Кадар прильнул губами к соску, который, казалось, вот-вот прорвет тонкую ткань. Она глотнула воздуха и испустила вздох чистого удовольствия, от которого у него заныло в паху. Он втянул сосок в рот, заставив ее извиваться от возбуждения. Констанс снова вздохнула – совершенно по-другому. Положила руку ему на плечо. Потом тряхнула головой – и Кадар наконец пришел в себя.