Жестокие люди - Дирк Уиттенборн

– Ты что, новенький?

– Ага. – В руках у меня по-прежнему были пивные банки.

– Если не хочешь, чтобы тебя уволили, то сейчас же сходи и подбери те жестянки, которые валяются на дороге. Ты что, не видел их, что ли?

В дебрях штата Нью-Джерси я набрел на странное племя жестоких людей, которые вызывали не больше симпатии, чем яномамо. Невероятно? Тем не менее, это правда. Звучит нелепо, но я был ими очарован.

6 Мы пробыли во Флейвалле уже две недели. По утрам мама делал массаж Осборну, а потом ездила на собрания Клуба анонимных алкоголиков. В остальное время мы занимались тем, что старались не ссориться. В основном я сидел дома или гулял по полю. Новых впечатлений у меня было немного. Один раз мы ездили за покупками в супермаркет (своим размером он больше напоминал ангар), и еще я ходил на почту. Маме стало лучше. Не знаю, что ей помогло – антигистамины или цветочный мед. До этого дня я был уверен в том, что секрет ее выздоровления заключается в бесконечном потоке диетической колы и сигарет «Мальборо Лайтс», дым которых она жадно вдыхала целый день напролет. Кофеин, сахарин и никотин. Наркотики для бедных – так она это называла. С ней было уже не так весело, как раньше, и все-таки она была довольно забавной.

Но когда она стала бегать по утрам, я серьезно забеспокоился. Это что же с ней будет? Мама надевала кроссовки и тренировочные брюки и отправлялась на пробежку, а когда, запыхавшись, возвращалась домой, спортивный бюстгальтер прорисовывался за мокрым клином на ее футболке с изображением улыбающегося лица. Она хотела, чтобы я развеселился, потому что тогда ей самой будет легче изображать, что ей стало лучше – открыв банку колы и попыхивая сигаретой, мама говорила мне: «Иди прогуляйся… Посмотри, какая красота вокруг. Подыши свежим воздухом. Может, познакомишься с ребятами твоего возраста».

Я так и не рассказал ей о столкновении с аборигенами на лошадях. Мне было одиноко, скучно, да еще и телевизор поломался… Поэтому подающий надежды юный антрополог, дремлющий во мне до поры до времени, пробудился. Я решил описать эту пятерку избалованных богатеньких детишек так, словно они действительно были неизвестным племенем, живущим где-то в бассейне Амазонки.

Иэн Подлый жирный кабан на белой лошади, приставал к слабоумной девочке. Гаваец по происхождению, хоть ни капли не похож на гавайца.

Майя На лице – шрам. Сестра Брюса. Умеет выпускать кольца дыма.

Тощий Собственный «Порше». Решил завязать с алкоголем, переключился на антидепрессанты.

Итальянец Тупой. А может, дело в том, что он итальянец.

Пейдж Блондинка с большими сиськами. Разговаривает таким тоном, будто смертельно устала.

Брюс ?

Моим любимым антропологом (не считая отца, конечно) был Наполеон А. Шаньон, автор книги «Яномамо: Жестокие люди». Эта замечательный классический труд кишмя кишел фотографиями туземных грудей, и я (заявляю об этом с большим смущением) использовал его в качестве замены подмокнувшего экземпляра журнала «Нейчурал хистори». Но мы сейчас не об этом. Так вот, в перерывах между сеансами мастурбации я заметил, что рассказы Шаньона о том, что он пережил, когда находился в гостях у индейцев Амазонки, здорово смахивают на мои приключения в Флейвалле. Ведь антрополог – это, по существу, новый житель маленького городка. Вот что он написал о первых днях пребывания в джунглях: «Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы свыкнуться с их представлениями о морали и родственных связях. Меня далеко не сразу удалось стать членом их сообщества».

Надо признаться, мне оказали холодный прием. Этот говнюк Иэн принял меня за прислугу, а я струхнул так, что не объяснил ему сразу, что к чему. Но меня утешало то, что сам великий Шаньон находился в таком подавленном состоянии после встречи с аборигенами, что написал: «Должен честно заявить, что, если бы у меня был какой-нибудь способ закончить исследования, сохранив при лицо, я сделал бы это немедленно».

На заднем крыльце (Джилли называла его «свиной угол») я нашел бинокль, который висел на крючке, и несколько раз в день впирал взор в горизонт, надеясь вновь увидеть этих удивительных детей верхом на лошадях. Они полностью захватили мое воображение. Вблизи нашего домика постоянно появлялись какие-то люди. В одно прекрасное утро я был разбужен лаем своры пятнистых английских гончих (их было не меньше пятидесяти), за которыми ехало такое же количество всадников – мужчин и женщин. Большинство было одето в красные куртки и цилиндры. Они во весь опор гнались за лисой, которая, видимо, бежала впереди. Но когда я поднес бинокль к своим заспанным глазам, они уже ускакали слишком далеко, и их лица разглядеть было невозможно. Даже не знаю, чтобы такое я мог сказать, чтобы они остановились и обратили на меня внимание.

Почему же меня не заинтересовало племя Джилли? Теперь я знал, что ее отец был главным молочником на ферме Осборна, а мать служила горничной в его доме. А что, если бы у нее тоже был «Порше»? Если бы она умела выпускать кольца из дыма, сидя верхом на лошади? Совсем недавно мне пришлось признаться себе в том, что я – патологический лжец. Но мне не хотелось считать себя еще и прирожденным снобом! Поэтому я внушал себе, что мой интерес к Джилли никогда бы не угас, если бы ее бойфренд не угрожал убить меня. Впрочем, мой интерес угас не настолько, чтобы я прекратил наблюдать за тем, как она в расхристанном виде убирает в нашем доме Каждый день я высматривал этих избалованных детишек, а ночью, ложась спать, так их и не увидев, с жаром уверял себя, что «контакт» невозможен. Не исключено, что наша встреча – это вообще галлюцинация. Я чувствовал себя жалким неудачником. Неужели мне никогда не узнать, откуда у Майи шрам, не прокатиться с дистрофиком на его «Порше», не увидеть, какого размера голова у сестры Аманды и не познакомиться с Брюсом и его нигерийской подружкой по имени Коко?! Трудно сказать, что меня угнетало больше: то ли желание быть принятым в их кружок, то ли уверенность в том, что этого никогда не случится.

Гостевой домик, ставший для меня тюрьмой, окружали пятьдесят акров кукурузы. Со времени нашего приезда она выросла на целый фут, не меньше. Мне казалось, что между мной и настоящей жизнью, в которой мне не было места, воздвигалась большая зеленая стена.

– А почему ты ездишь на собрания алкоголиков аж в Морристаун? – Дорога в один конец занимала сорок пять минут. У мамы были только «ученические» водительские права, и она боялась, что ее арестуют.

Мама уже сняла спортивный костюм, надела лимонно-желтую трикотажную двойку и теперь стояла перед зеркалом, любуясь на свое отражение. В Нью-Йорке она бы в жизни ее не нацепила. Даже если бы готовилась выбивать деньги из родителей.

– Мне легче делиться своими проблемами с незнакомыми людьми. – Самое удивительное – это то, что маме вроде бы нравилось, как она сейчас выглядит. Глядя в зеркало, она хитро улыбалась. Я старался быть милым… до поры до времени. Но ей явно не понравилось, с каким выражением я сказал:

– Тебя ведь никто в Флейвалле не знает.