Красные пинкертоны - Вячеслав Белоусов

— Не мерь каждого на свой аршин.

— Остроумно, — обиделся Задов. — Женат твой Турин?

— Не знаю.

— Вот давай с этого и начнём. Я устрою в театре небольшой сабантуйчик по случаю какой-нибудь премьеры. И пригласим всех. Турина и обеих сестёр в том числе.

— Я бы не хотел видеть старшую, — возразил Странников. — Испортились отношения. Надоедлива. И распустилась.

— Но младшую без старшей не заманить. Ты же сам только что лекцию мне прочитал.

— Хорошо, хорошо, — замахал руками тот. — Решай сам. Только не увлекайся. Чем меньше публики в таких случаях, тем лучше.

Так было достигнуто соглашение, но его сорвал Турин. Пообещав, он не явился. Накануне ночью на одной из рыбацких тоней было убито пять человек, среди которых оказались женщина и девочка. Турин без предупреждений умчался туда.

С тех пор они не виделись. А сейчас Турин сидел у Странникова в приёмной и дожидался вызова.

Странников сам распахнул дверь, сам вышел в приёмную, раскрыл объятия:

— Что же ты здесь штаны протираешь?

Турин вскочил со стула, взял под козырёк, браво щёлкнул каблуками; тонкий, поджарый, он вытянулся стрункой. «Красавец, чертяка!» — впервые подметил и позавидовал секретарь, обнял как родного:

— Сколько не виделись? Проходи.

Он подтолкнул замешкавшегося Турина вперёд в кабинет, бросил секретарше:

— Чаю! И ко мне никого!

А Турина как долгожданного гостя довёл до кожаного дивана, на котором позволял сиживать не каждому, развернул лицом к себе, ещё раз заглянул в глаза, положив руки на плечи, и чуть не силком усадил:

— Отдыхай, сыщик. Набегался? Что в Икряном-то случилось?

Турин расслабился, бухнулся без всякой опаски на диван и утонул, провалившись чуть ли не по уши.

— Моего предшественника наследство, — съехидствовал секретарь. — Специально мебель не трогаю с места до очередного съезда. Диван только из другой комнаты перетащить велел. Кабинет великоват, а диван две задачи решает. Москвичи были, чертыхались, когда на нём прыгали, а мне чего? Пусть стоит. История. Я его держу под особ исключительных. Вот вроде тебя…

— А я чем отличился? — Турин, потеряв надежду выбраться, смирился, сорвал фуражку, непокорный чуб упал на глаза.

— Начальников губрозыска у меня ещё не бывало… Так что там в Икряном?

— Бандиты матёрые, — Турин потряхивал головой, забрасывая волосы назад с глаз, они не слушались, — пятерых уложили.

— А ты нам такой вечер испортил, — мягко и почти миролюбиво перебил его секретарь. — Гриша сварганил чудную премьерку. Лучших актрис труппы выставил…

Он потёр ладони, окинув кабинет взглядом, будто отыскивая ещё какую редкость, которой явно не хватало:

— Бандиты, говоришь?

— За кассиром следом шли. Он зарплату в рыбацкую артель вёз. Большие деньги.

— Как же прозевали?

— Был наган у него.

— Что наган?.. Сколько нападавших?

— Двое.

— Вот она, наша беспечность! А вы куда глядели? Учить надо банковских работников.

— Мы?.. — невольно вырвалось у Турина.

— Я чаю просил! — зло крикнул в дверь Странников.

— Банк нас не предупредил. Тут ещё разбираться надо, — выдавил из себя Турин, чувствуя, как влажнеет лоб.

— Сколько, говоришь, денег?

— Две тысячи.

— Ого-го! Знаешь, сколько я получаю? — Странников поймал на себе удивлённые глаза Турина, махнул рукой. — Сколько корова стоит?

— Корова?

— Удивил? Впрочем, откуда тебе знать.

— Максимум — тридцать рублей.

— Вот! Две тысячи — это же несколько отличных стад! Подкосили бы крестьянское хозяйство целого района.

Внесли чай. Секретарше помогала матрона посерьёзнее и помрачней.

— Ариадна Яковлевна! — укоризненно покачал головой Странников. — Не часто у меня гости, надо бы повеселей, повеселей.

— Одну минутку, Василий Петрович, одну минутку, — извинялась та, суетясь, неприязненно косилась на милиционера.

Турин смутился, хотел снова встать, но опять его попытка не увенчалась успехом.

— Так что же там у вас? — не замечая его неловкости, Странников положил руку ему на плечо и совсем прижал к дивану, пресекая дальнейшие попытки.

— Убили кассира.

— А мне Опущенников докладывал… вроде и про женщин?

— Затемно добрался кассир до тони, рыбаки на радостях, что деньги привёз, выпивку на стол. Он и заночевал, утром на трезвую голову думал раздать деньги.

— Вот разгильдяй!

— Всех спящих в той хибаре, где кассир остановился, и порешили, — кивнул Турин, — видно, кто-то проснулся. Может, шум пытались поднять. Всех мужиков с кассиром и повариху с дочкой. Пятерых.

— Звереет враг. Не знаешь, откуда ждать. И нет им помех.

— Да что вы! Поймали уже. Может, другой есть повод серчать на нас, Василий Петрович?

— Ничего, ничего. Это я так. В сердцах. — Странников дождался, пока они останутся одни, широким жестом указал на накрытый столик, который матрона придвинула к дивану напротив Турина, чем совсем лишила его возможности двигаться. Потом приставил себе стул, пододвинул чашку с чаем, но пить не стал; щёлкнув портсигаром, он достал папиросу и, закинув ногу на ногу, закурил, подмигнув Турину как ни в чём не бывало:

— А Задов обиделся на тебя. Нельзя, говорит, связываться с сыщиком-то.

— Простите, Василий Петрович.

— И Олечка ждала. Наобещал ей Гриша золотые горы. Такое про тебя рассказывал!

— Извиняюсь. Служба.

— Он слово своё сдержал. Такая красавица! Лучшая в труппе! Прима-актриса! А ты?.. Жаль, жаль.

— Исправлюсь, товарищ секретарь губкома!

— Забудь. Чего уж… Но впредь учти — первый раз Задов тебя простил, а второй раз и мне у него билетика для тебя не выпросить.

Шутил ли секретарь, обижался ли всерьёз, Турин так и не разобрался, но былой теплоты, как раньше при вручении награды или автомобиля, он не чувствовал, это тревожило и не давало покоя.

— А ты чай-то пей. Курить не предлагаю.

— Что-нибудь случилось, Василий Петрович? — Турин коснулся чашки, подул на чай. — Конференция придавила? Беспокоят?

— Беспокоят? — прищурился тот. — Есть тревога да другого рода.

Турин дёрнулся, ожёгшись, но Странников заметил:

— Не только у вас ловят, сажают, судят…

— Да что же случилось, Василий Петрович? Я своих ребят подыму на ноги. Вы только скажите.