Меж сбитых простыней - Иэн Макьюэн

Когда я вернулся в комнату, я чувствовал себя значительно лучше. Я расслабился, слегка опьянел и был готов забыть все происшествие. Похоже, Хелен тоже смягчилась. Я уж хотел спросить ее, в чем дело, но мы вновь заговорили о моем дне и тотчас стали прежними. Казалось бессмысленным возвращаться к недоразумению, когда мы так славно ладили. Однако через час после ужина в дверь позвонили, что по вечерам бывало крайне редко. Поднимаясь со стула, я случайно заметил испуганный взгляд Хелен — такой же, как в ту ночь, когда она впервые мне отдалась. За дверью стоял Брайан. Он принес бумагу на подпись. Что-то связанное с машиной, что вполне терпело до утра. Просматривая бумагу, краем глаза я заметил, что шофер украдкой заглядывает через мое плечо в прихожую. «Что — то ищете?» — резко спросил я. «Нет, сэр», — ответил он. Я поставил подпись и закрыл дверь. Вспомнилось, что Брайан весь день провел дома, поскольку машина стояла в гараже на профилактике. В контору я ездил на такси. Когда я связал сей факт со странностью Хелен… накатила такая дурнота, что меня чуть не вырвало, и я бросился в ванную.

Однако я не сблевал. Но взглянул в зеркало. И увидел в нем мужчину, которому менее чем через семь месяцев стукнет сорок пять, у которого под глазами следы трех супружеств и от бесконечных разговоров по телефону обвисли уголки рта. Я плеснул в лицо холодной водой и пошел к Хелен. «Брайан приходил», — сказал я. Она промолчала, не смея на меня взглянуть. Голос мой звучал гнусаво и бесцветно. «Обычно по вечерам он не приходит…» И вновь она ничего не сказала. А чего я ждал? Что она вдруг надумает признаться в интрижке с моим шофером? Хелен молчунья, она легко скрывала свои чувства. Я тоже не мог признаться в своих переживаниях. Было ужасно страшно, что я окажусь прав. Я бы не вынес подтверждения догадки, от которой меня вновь чуть не стошнило. Я просто замолчал, дабы укрепить ее притворство… Я невероятно хотел, чтобы она все отрицала, хотя знал, что услышу ложь. Короче, я понял, что я полностью в ее власти.

В ту ночь мы спали порознь. Я постелил себе в гостевой комнате. Я вовсе не хотел спать один, даже мысль о том меня угнетала. Полагаю, я затеял всю эту кутерьму для того, чтобы Хелен спросила, что происходит (вот до чего я смешался). Я ждал, что она удивится: мы были так счастливы, и вдруг я, ни слова не говоря, стелю себе в другой комнате. Я хотел, чтобы она попросила меня не глупить и вернуться в постель, нашу постель. Но она ничего, ничегошеньки не сказала. Приняла как должное… что в подобной ситуации мы больше не можем делить постель. Ее молчание убийственно подтверждало мои подозрения. Но еще оставалась крохотная возможность того, что она просто осерчала на мое взбрыкивание, размышлял я на своем новом бессонном ложе, бесконечно прокручивая в голове ситуацию. Теперь я пребывал в полном смятении. Может, она в глаза не видела Брайана? Может, я все напридумал? Сказался тяжелый день… Нет, ерунда, вот же она, реальность — каждый в своей постели… А что оставалось делать? Что я должен был сказать? Я продумывал все варианты, искал верные слова, держал многозначительные паузы, сочинял короткие меткие реплики, которые сорвут тонкую пелену наваждения. А что она — тоже не спит и думает обо всем этом? Или же дрыхнет без задних ног? Как узнать, не обнаружив своей бессонницы? Что, если она бросит меня? Я у нее в кабале.

Слаб язык человеческий, чтобы передать мое состояние в последующие дни. В нем царил ужас кошмара, меня словно поджаривали на вертеле, который медленно проворачивала Хелен. Было бы неверно задним числом утверждать, будто я надумал эту ситуацию, однако теперь я отлично понимаю, что мог бы раньше закончить свои страдания. Я окончательно перебрался в гостевую комнату. Гордость не позволяла мне вернуться в нашу брачную постель. Я хотел, чтобы инициатива исходила от Хелен. В конце концов, ведь это она задолжала мне объяснения. В данном пункте, единственно определенном во всей этой угнетающей неразберихе, я был непреклонен. Мне надо было за что-то ухватиться… и, как видите, я выжил. Мы почти не разговаривали. Были холодны и разобщены. Избегали взглядов друг друга. Я заблуждался, полагая, что мое упорное молчание как-нибудь сломит ее и подвигнет на разговор, на желание объясниться. Так я и жарился. Ночью я просыпался от собственного крика в страшном сне, днем куксился, пытаясь измыслить выход из ситуации. Надо было вести дела. Часто приходилось уезжать, порой за сотни миль от дома, и я был уверен, Хелен с Брайаном празднуют мою отлучку. Иногда из отелей и аэропортов я звонил домой. Ни разу никто не ответил, однако между пульсирующими гудками мне слышалось прерывистое дыхание Хелен, в спальне подбирающейся к пику наслаждения. Я обитал в черной долине на краю слез. Девочка, играющая с песиком, отражение в реке заходящего солнца, трогательная строчка в рекламном проспекте — этого было достаточно, чтобы меня напрочь расстроить. Когда я, несчастный, истосковавшийся по дружескому участию и любви, возвращался из деловой поездки, я с первого мгновенья чувствовал, что Брайан недавно был в доме. Ничего конкретного, но что-то витало в воздухе, не так была застелена кровать, иначе пахло в ванной, на подносе был чуть сдвинут графин с виски. Хелен делала вид, что не замечает моего тоскливого рысканья по комнатам, притворялась, что не слышит, как я рыдаю в ванной. Вы спросите, почему же я не уволил шофера. Ответ прост. Я боялся, что Хелен уйдет вслед за ним. Брайану я ничем не намекнул о своих переживаниях. Мои приказы он исполнял с обычной безликой угодливостью. В его поведении я не заметил никаких перемен, хоть я не особо присматривался. Думаю, он так и не понял, что мне все известно, и я хотя бы тешил себя иллюзией власти над ним.

Но все это смутные второстепенные мелочи. Главное же в том, что как человек я распадался, разваливался на куски. Я засыпал у телефона. У меня стали выпадать волосы. Изо рта, где образовались язвы, несло вонью разлагающегося трупа. Я заметил, что в разговоре со мной деловые партнеры делают шаг назад. В заднице вскочили жуткие фурункулы. Я терпел поражение. Я начал понимать тщетность моей игры в молчанку. По правде, мы были уже не в той ситуации, чтобы играть. Если я был дома, Хелен целый день сидела в кресле. Иногда оставалась в нем и на всю ночь. Часто я уходил из дома рано утром, и она сидела в кресле, уставившись на узор ковра; я возвращался поздним вечером и заставал ее в том же положении. Бог свидетель, я хотел ей помочь. Я любил ее. Но без ее помощи я не мог ничего сделать. Я был заперт в убогой темнице рассудка, и положение казалось совершенно безнадежным. Некогда я был торопливым прохожим, который походя бросает взгляд в витрину, а теперь я стал человеком, у которого дурно пахнет изо рта, фурункулы и язвы. Я распадался.

На третьей неделе этого кошмара, когда казалось, что уже ничего не поделаешь, я нарушил молчание. Вопрос стоял так: все или ничего.

Весь день я бродил в Гайд-парке, собирая в себе ошметки здравомыслия, воли и учтивости для противоборства, которое я решил учинить тем вечером. Я выпил почти треть бутылки виски и около семи часов на цыпочках направился в спальню, где Хелен провела последние два дня. Я постучал в дверь и, не получив ответа, вошел. Одетая в блеклую холщовую сорочку, она лежала на кровати, вытянув руки вдоль тела. Ноги ее были широко раздвинуты, голова откинута на подушку. Когда я встал перед ней, в глазах ее мелькнул огонек узнавания. Сердце мое бешено колотилось, зловоние моего дыхания заполнило комнату, точно ядовитый дым. «Хелен… — начал я и, поперхнувшись, откашлялся, — Больше так продолжаться не может. Надо поговорить». И тотчас, не дав ей возможности ответить, я высказал все. Я говорил, что мне известно о ее романе. Я говорил о своих фурункулах. Я встал перед ней на колени. «Хелен! — воскликнул я, — Для нас обоих наше чувство так много значило! Мы должны бороться, чтобы сохранить его!» Молчание. Глаза мои были закрыты; казалось, будто я вижу, как душа меня покидает и уносится в черную пустоту, превращаясь в красную светящуюся точку. Потом я взглянул на Хелен и увидел в ее глазах спокойное неприкрытое презрение. Все было кончено, и в тот безумный миг я ощутил два диких родственных желания. Овладеть и уничтожить. Внезапным резким движением я сорвал с нее сорочку. Под ней ничего не было. Хелен не успела и вздохнуть, как я очутился сверху и воткнул ей под корень. Правой рукой я сдавил ее нежное горло. Левой притиснул подушку к ее лицу.