Крест на башне - Андрей Уланов

В общем-то, до этого дня я с Акселем неплохо ладил. Он, конечно, пугало батальонное, но все ж не совсем по личным качествам — должность такая,

— Как прикажете, господин гауптфельдфебель.

Пошли мы с ним, не торопясь, друг на дружку искоса поглядывая. Не знаю, о чем в тот момент Аксель думал, а вот я шел и прикидывал, что если гауптфельдфебель — человек умный, то спросит он меня сейчас, что это за история с девкой. Только шутка вся в том, что гауптфельдфебель, он, когда умный, а когда и очень умный.

— Погода нынче хорошая, — задумчиво заговорил он. — А, Босса? Гляди, какой закат…

— Хорошая, — кивнул я. — И закат хорош. Только не люблю я закаты. У меня от этих полос багровых все время чувство, будто там, на горизонте, полыхает чего-то.

Интересно, думаю, сам все-таки гауптфельдфебель разнюхал или настучал кто? У Акселя, конечно, чутье на всякую неуставщину, как у фокстерьера, но если Гуго, когда говорил, что не ходил никто, не соврал, то… то просыпается у меня насчет одной баварской рожи нехорошее подозрение.

— Есть такое, — согласился Аксель. — Слышал про Белостокскую бойню? Ну да, откуда тебе… ты ж в начале войны еще шорты за партой протирал, а я — видел. Седьмая панцердивизия в атаку там пошла. Полнокровная, по довоенному еще штату укомплектованная — двести пять машин. И попала: панцер-артиллерийская засада, огневой мешок. Тяжелые гаубицы на прямой наводке, панцеры, по башню врытые, и АБО на флангах… семь машин из той атаки вернулись, а остальные вот так же — вдоль всего горизонта, как угли, горели.

Я решил — лучше промолчать. То есть, конечно, можно было сказать, что ни в какой школе я уже не сидел, а в мастерской вовсю шуровал. Можно, а зачем?

Полез в карман, достал «Кельн».

— Будете, господин гауптфельдфебель?

— Да уж не откажусь.

Чего в гауптфельдфебеле Акселе хорошего — так это зажигалка. Французская, массивная, корпус позолоченный, хотя… чем черт не шутит, может даже и золотой. От такой даже оберст небось прикурить не постесняется. В батальоне нашем — точно знаю! — минимум пятеро спят и видят, как бы зажигалку эту схомячить. Только сдается мне, что гауптфельдфебель Аксель их самих еще по три раза переживет.

Затянулся он, облачко в мою сторону выпустил.

— С майором ты про нее уже говорил?

— Говорил.

О чем говорил, не уточняю — имеющий глаза, да увидит. Раз я вот так, не таясь, открыто мешок для нее волоку — значит, начальственного гнева не опасаюсь.

— Босса, Босса… — ласково так заговорил гауптфельдфебель Аксель. — Будь на твоем месте кто другой — отымел бы его по полной, банником от восемь-восемь на всю глубину. Но не тебя. И не потому что ты у Кнопке в любимчиках, а потому что дурак ты, Эрих, причем дурак честный. Ты ведь ее не для траха приволок — доброе дело тебе сделать захотелось. Так?

А ведь, думаю, и вправду — смешно, но до этого самого момента у меня и мысли подобной не было.

Попытался, чистого интереса ради, вообразить: как бы это у нас могло быть и — ничего. Не складывается. Умом как бы понимаю, что, будь она раньше хоть пять раз княгиня, сейчас — просто шлюшка дешевая, и, по идее, стоит мне глазом моргнуть… а не получается.

— Вот я и говорю, — не дождавшись от меня ответа, продолжил Аксель. — Дурак ты, Эрих Босса. Может, потому и гуляешь на свете этом без отметин, да подпалин, что сам Господь за таким олухом с небес приглядывает. Ну а если так, — усмехнулся он, — то куда уж мне против Господа… и майора идти.

Я только сейчас заметил — сигарета у меня уж минуту как погасла. А я ее все из угла в угол гоняю, еще минуты две — и, наверное, жевать бы начал словно конфету.

Выплюнул ее, смотрю — мы уже почти до кухни дошли. Аксель мне оскалился дружелюбно напоследок, шагнул было вбок — и тут меня как под руку толкнуло.

Не меня он пожалел… сказки это… перед ним таких вот Боссов за последние годы прошло — на хорошее кладбище. И не тяну я на мальчика, щенка наивного — та еще дворняга жилистая и уж Аксель-то это знает.

Ее он пожалел.

— Господин гауптфельдфебель, — окликнул я его, — ну а все-таки… почему?

Замер гауптфельдфебель Аксель от этого вопроса, словно от окрика «Хальт». Потом повернулся, медленно так, посмотрел и ответил тихо, почти шепотом:

— Да потому, унтер, что дома у меня две дочурки остались… старшей как раз на днях семнадцать. Я и подумал — а вдруг ей тоже какой-нибудь Эрих Босса встретится?

Может, на мотоцикле оно и быстрее бы получилось, а только «кузнечик» мне больше нравится. И потом, с мотоциклом крюк бы пришлось делать до мостика, а на «кузнечике» р-раз — и напрямик, через поле. И вообще — привык я гусеницам больше доверять! Тем более что дорога знакомая — три дня назад как раз этим путем доктора нашего, господина Баруха вез, причем ночью. У мельника местного, пана Семецкого, жена рожать надумала, тот дернулся — ближайший местный врач километрах в двадцати будет, а наш лагерь — в пяти, по темноте выигрыш во времени очень даже значимый. Так что пришлось нашему батальонному эскулапу в роли акушера побыть — ничего, справился. Ну и мельник, соответственно, за сыночка Юрия, первенца, пять мешков муки в пользу батальона, а лично герру доктору — бутыль горилки, шнапса местного. Бутыль немаленькая, раза в три больше новорожденного — так что протиркой для скальпелей своих господин Барух теперь надолго обеспечен.

Влетел в деревушку — куры в стороны так и брызнули, и только затормозил, навстречу баба несется, визжит.

— Рятуйте, люди добри! Вбивають! Изю мово вбивають!

Я вообще-то по делу гнал — отыскать ротного и доложить, что пополнение обещанное вот-вот прибыть должно. Но вспомнил, что баба эта — жена трактирщика здешнего, по-местному, шинкаря, и решил сходить, поглядеть.

Завернул за забор, смотрю, а это как раз мой ротный, оберлейтенант Розенбаум, шинкаря левой рукой за рубаху держит, а правой методично так, смачно и с чувством избивает. У того уже и шнобель давно набок свернулся, юшкой полрубахи заляпано, даже на перчатку попало, а лейтенанту все мало.

Подошел я, встал рядом — не мешать, конечно, раз оберлейтенант бьет, значит, за дело. А просто посмотреть — интересно же. «Обер Мойша», он, когда не в бою, человек исключительно мирный, даже когда ремонтников материт, и то вполголоса и уважительным тоном.

Стою, смотрю. Рядом еще пара дядькив местных встала, но разнимать не торопятся, наоборот, кивают одобрительно. Потом краем глаза блеск в лопухах засек, наклонился: бутыль полупустая посреди лужицы валяется и запах от нее… лично я бы такую отраву на тараканов лить побоялся, a ну как паров нанюхаюсь, да тапочки откину? Эге, думаю, а ведь «Обер Мойша» — и впрямь добряк. Это ж «умышленное снижение боеспособности», саботаж в чистом виде, за такое и на яблоню можно.

С минуту еще обер-лейтенант шинкаря этого несчастного метелил, потом, наконец, перчатку разжал и тот, как стоял, точнее, болтался на перчатке этой, так мешком и осел. Розенбаум его еще сапогом напоследок приложил и ко мне обернулся.