Покровитель - Дин Кунц

Ее лицо побагровело от злости. Хуже ее гнева было ужасное отчаяние, которое чувствовалось в ее словах.

Лаура выбежала из комнаты и бросилась по коридору к уборной. Чувствуя тошноту от отвращения и страха, она упала на колени перед треснутым желтым унитазом. Ее вырвало. Когда судороги в животе отпустили, она подошла к раковине и вымыла лицо холодной водой. Когда она подняла голову и посмотрела на себя в зеркало, из ее глаз хлынули слезы.

Она плакала не из-за своего одиночества и страха. Она плакала из-за Тамми. Мир был ужасен, если он допускал то, что десятилетняя девочка слышала слова одобрения только от подонка, который мучил ее, что она могла гордиться в жизни только сексуальностью своего хрупкого несформировавшегося тела.

Лаура поняла, что Тамми была гораздо в худшем положении, чем она. Хотя ее книги были уничтожены, Лаура владела добрыми воспоминаниями о своем любящем, добром, заботливом отце, которыми не обладала Тамми. Хотя Лаура лишилась части того, что имела, она была все еще в здравом уме, а Тамми была психологически уничтожена, и, возможно, ей уже никто не мог помочь.

Шинер жил в лачуге на тихой улочке в Санта-Ане. Это было одно из тех строений, построенных после второй мировой войны: маленькие, низкие дома с интересными архитектурными элементами. Этим летом, 1967 года, различные виды фикусовых деревьев достигли своей зрелости, раскинув свои ветви над домами. Дом Шинера был почти не виден из-за зарослей.

Около полуночи Стефан взломал замок задней двери и вошел в дом. Осматривая лачугу, он включил свет, не побеспокоившись даже опустить шторы.

Кухня была очень чистая. Голубая пластиковая поверхность буфета сияла. Хромированные ручки кухонной мебели, сливное отверстие раковины и металлические рамки кухонных стульев тоже блестели, на них не было ни единого отпечатка пальцев.

Он открыл холодильник, неуверенный в том, что он там что-то может увидеть. Может быть, какие-нибудь признаки поврежденной психики Вилли Шинера; конечность одной из жертв его издевательств, убитой и замороженной на память? Там не было ничего подобного. Тем не менее, во всем чувствовалась аккуратность этого человека: вся пища хранилась в отдельных аккуратных контейнерах.

Единственное, что было необыкновенно в содержании холодильника и буфета, это – преобладание сладостей: мороженое, булочки, пирожки, конфеты, пирожные, пончики и печенье. Также было много новых продуктов, как спагетти-ос и банки с овощными супами, этикетки на которых пестрели популярными героями мультфильмов. Съестные запасы Шинера напоминали запасы ребенка, который ничуть не задумывается о запасах обыкновенных продуктов.

Стефан стал осматривать дом дальше.

Расправа над невинными книгами показала слабость духа Тамми. Она ничего больше не сказала о Шинере и, казалось, больше не имела враждебности к Лауре. Погружаясь в себя все больше с каждым днем, она отводила свои глаза от каждого и опускала голову; ее голос снизился до шепота.

Лаура не знала, что было тяжелее переносить – постоянную угрозу от Белого Угря или наблюдать все большее падение Тамми, чья активность становилась все слабее и слабее. Но в четверг, 31 августа, эти два камня неожиданно свалились с плеч Лауры, когда она узнала, что ее переводят в попечительский дом в Коста Меса на следующий день, в пятницу.

Ей не хотелось расставаться с Акерсонами. Хотя она знала их всего несколько недель, их дружба быстро окрепла.

Той ночью, когда они втроем сидели на полу своей комнаты, Тельма сказала:

– Шан, если ты попадешь в хорошую семью и счастливый дом, устраивайся поуютнее и наслаждайся жизнью. Если это будет хорошее место, забудь нас и заведи новых друзей. Но легендарные сестры Акерсон – Рут и я – уже прошли через три попечительских дома и все три были плохими, поэтому, дай мне понять, что если ты попадешь в гиблое место, то ты не останешься там.

Рут сказал:

– Для этого тебе нужно будет много плакать и говорить каждому, что ты несчастлива. Если не сможешь плакать, притворяйся.

– Дуйся, – посоветовала Тельма.– Будь неуклюжей. Бей, якобы случайно, посуду каждый раз, когда тебя будут заставлять ее мыть. Стань надоедливой.

Лаура была удивлена:

– Вы все это делали, чтобы вернуться в Маклярой?

– Это и еще больше, – сказала Рут.

– Но разве вы не чувствовали себя ужасно, разбивая их вещи?

– Для Рут это было тяжелее, чем для меня, – сказала Тельма.– Во мне живет дьявол, в то время как Рут напоминает монахиню из четырнадцатого века, чье имя мы так и не запомнили.

В первый же день Лаура поняла, что не хочет оставаться в семье Тигель, но она пыталась свыкнуться с этой мыслью, так как их компания была сначала все же предпочтительнее возвращению в Маклярой.

Ее жизнь заключалась в прислуживании Флоре Тигель, для которой было интересно лишь разгадывание кроссвордов. Она проводила все дни и вечера за желтым кухонным столом, завернувшись в шерстяной джемпер, несмотря на теплую погоду, и разгадывая один кроссворд за другим с удивительным и в то же время идиотским упорством.

Она обычно обращалась к Лауре лишь для того, чтобы дать перечень заданий или за помощью в отгадывании какого-нибудь слова из кроссворда. Когда Лаура мыла посуду, Флора могла, например, просить:

– Кошка из семи букв?

Ответ Лауры был всегда одним и тем же:

– Не знаю.

– Я не знаю, я не знаю, я не знаю, – передразнивала ее миссис Тигель.– Кажется, ты вообще ничего не знаешь, девочка. Наверное, ты была невнимательной в школе? Ты что, не учила язык и не проходила слов?

Лаура, конечно, знала много слов. Слова для нее были частью красоты, каждое было магической частицей, которая, в сочетании с другими, образовывала магические заклинания. Но для Флоры Тигель слова были игровыми фишками для заполнения клеток кроссворда, досадными и непослушными кучками букв, которые расстраивали ее.

Муж Флоры, Майк, был плотным водителем трайлера с детским лицом. Он проводил вечера в кресле-качалке с газетой, поглощая бессмысленные истории о вражеских правлениях и дьявольски развращенных кинозвездах. Его любовь к тому, что он называл «экзотическими новостями», была бы безвредной, если бы он был поглощен этим, как его жена кроссвордами, но он постоянно хлопал Лауру, когда она выполняла домашнюю работу, и громко читал ей наиболее причудливые статьи.

Она считала эти истории глупыми, нелогичными и бессмысленными, но она не могла сказать ему об этом. Она знала, что он вряд ли обрадуется, если она скажет это. Может, он сочтет ее дурочкой и будет объяснять ей с материнским терпением то, как живет мир. Что-то вроде: «Лаура, тебе еще многое предстоит узнать. Шишки из Вашингтона кое-что понимают во врагах и знают секреты Атлантического блока…»