Призрак джазмена на падающей станции "Мир" - Морис Дантек

— Какую еще особенную штуку?

— Кое-что другое. Вовсе не то, что можно увидеть по CNN… Как объяснил Альберт, изображение с внутренних камер видеонаблюдения — плод его собственных усилий: тяп-ляп и готово — нам ни к чему заморачиваться на этом. Альберт способен подчинить себе миллиарды информационных потоков и сделать из них нечто более правдоподобное, чем сама реальность…

— Скажи, — произнес я, — а ты уверена, что это ангел?

Мой вопрос явно задел Карен за живое: во взгляде ее лазоревых глаз мелькнуло любопытство, а полоски ультрафиолетового свечения стали чуть заметнее.

— Что ты имеешь в виду?

— Ничего. Продолжай.

— Трое парней из экипажа станции помогут Альберту обеспечить искупление грехов.

— Искупление?

— Угу, так он это назвал. Если он их спасет, то узнает, почему и каким образом умер. После этого он сможет слиться с бесконечностью.

— Бесконечностью?

— Так он мне сказал.

Я вздохнул. Я ни черта не понимал во всем этом.

— А о чем еще тебе поведал святой Альберт?

— Между прочим, он как раз подчеркивал, что не относится к святым. Святые оказывают постоянное воздействие на развитие человечества. А ангелы вроде него — это потерянные души, духи, не сумевшие достичь бесконечности.

— И что это такое? — не сдержался я. — Бог или какая-нибудь подобная штука?

— Не знаю… — выдохнула она. — Альберт так и говорит — бесконечность. По его словам, ангелы его типа — это сущности, находящиеся в переходном состоянии, а бесконечность пользуется ими, чтобы предотвратить или спровоцировать катастрофы.

— Спровоцировать? — переспросил я.

— Ну так он мне сказал однажды.

— Однажды?

У Карен явно возникли трудности с подбором правильных слов.

— Не знаю, как тебе это объяснить. Послушай, это похоже на ОСП. В реальном времени связь продолжалась всего две ночи, но у меня такое впечатление, как будто я провела там несколько недель. Это как если бы время стало… эластичным.

— Ангелы не созданы для того, чтобы провоцировать катастрофы, — произнес я.

— А Альберт утверждает, что ангелы — двуликие существа. По его словам, они в любом случае представляют собой разные личности — воплощения того, кто властвует над бесконечностью. Убедительно звучит, да?

Я мог утвердительно ответить на этот вопрос. В словах Карен, безусловно, имелся смысл, только я не сумел бы сказать какой именно.

Девушка продолжила с таким видом, как будто желает сказать абсолютно всё, вспомнить всё, воспроизвести всё, подобно запущенному CNN спутнику-самоубийце:

— Альберт настаивает на том, чтобы мы тоже сыграли свою роль.

— Кто это мы — мы с тобой?

— Гм… Да, и в общем-то, все мы. Мы — носители нейровируса…

— Как это?

— Альберт говорит, что это связано с эпохой высокотехнологичных информационных сетей, в которую вступила наша цивилизация… Он полагает, что человеческий мозг должен мутировать… и что нейровирус — это попытка ДНК запустить выполнение мозгом некоторых новых функций… ДНК — это ведь та штука, о которой нам рассказывал Коэн-Солаль? Двойная спираль генетического кода, да?

— Да, — кивнул я.

— Ну так вот. Он называет ее Змеем Слова. Это космический код, который постоянно видоизменяется и может принимать бесконечное количество новых форм… Например, Ритм Драконовой Речи — это особая транскрипция данного кода, словесная, символическая и цифровая его передача. По словам Альберта, такая штука вызывает короткое замыкание в нейронных цепях того, для кого она и была закодирована. Необратимое замыкание. Альберт сказал мне, что это экспериментальное оружие из великой лаборатории природы, а ДНК и человеческий мозг служат для него своего рода платформами-носителями… Странно. Теперь, когда я тебе все это рассказываю, его слова кажутся мне более понятными.

Не стоит и говорить, что для меня объяснения Карен по-прежнему оставались совсем туманными.

Но среди всех вопросов, возникших в связи с этой историей, имелся один — фундаментальный. Он завис над поверхностью подобно мультяшному персонажу, который долго перебирает ногами над пропастью, пока не понимает, каково истинное положение дел, и не срывается вниз.

— Сколько времени у нас осталось? — прохрипел я.

Она посмотрела на меня глазами цвета небесной лазури, которую вирус раскрасил световыми полосками. Этот взгляд означал: зачем ты это делаешь, почему хочешь знать?

— Сколько? — продолжал настаивать я.

— Срок не слишком-то гигантский… — ответила она. — Но достаточный, чтобы ради этого пойти на риск… Его продолжительность зависит от того, что должно произойти в ближайшее время, от эволюции нейровируса, от целой кучи обстоя…

— Сколько у нас времени? — сухо переспросил я. — Мне нужен точный ответ — годы, месяцы, недели… часы, если потребуется.

— Годы… Несколько лет.

— Сколько? — выдохнул я на грани исступления.

— Я… черт… Ну, скажем, тебе осталось около десятка лет, если все пойдет согласно среднестатистической результирующей имеющихся вероятностей…

— А тебе?

Тут Карен отвела взгляд.

— Мне — меньше, — призналась она.

— Проклятие… насколько меньше?

— Я не знаю. Альберт говорит, что в настоящий момент нейровирус служит частичным выражением происходящих мутаций. Он ничего не может с этим поделать, он…

— Сколько, спрашиваю в последний раз…

— Самое меньшее — два-три года, это точно, — вздохнула она. — Быть может, пять лет. Если судить по среднему значению вероятностных параметров, мне осталось шесть лет с хвостиком… — Она вновь подняла на меня глаза — глаза, в которых мерцало УФ-сияние, порожденное вирусом, — и добавила: — Этого достаточно… Более, чем достаточно.

Ее тело уже разворачивалось в боевое положение подобно живому, изумительно живому оружию. Ее атласная кожа мягко поблескивала и дышала теплом. Она крепко прижалась ртом к моим губам и обвила меня ногами, которые походили на исключительно хищные лианы. Мы не трахались более недели: подготовка и осуществление налета, бегство, болезненные сновидения, чертов нейровирус — все это способствовало подавлению плотского желания столь же надежно, как сеанс у психоаналитика.

И вот вожделение взорвалось — подобно закрытой автоматической скороварке, простоявшей на огне больше, чем следует. Я сорвал с Карен хлопчатобумажный свитер и спортивные брюки, движением стрелка из лука разодрал ее футболку, бюстгальтер лопнул под моими руками, и груди ринулись мне навстречу подобно двум резвым бесенятам — воинственным бесенятам в форме зарядов для миномета, я стиснул их руками, сжав достаточно сильно для того, чтобы упругие полушария встали на дыбы, а соски нацелились мне в лицо, будто наконечники стрел из плоти.