Экипаж - Даниил Любимов

– Зачем тебе это? Ты бы так с сыном возился, как с этими стажерами. И ладно бы, что-то приличное было, Аэрофлот там, а то же ведь…

Ирина не закончила фразу, но в ней настолько явственно сквозило пренебрежение к компании, в которой работал муж, что можно было и не продолжать. Зато Ирина, воспользовавшись ситуацией, ловко соскочила с этой темы на свою излюбленную:

– У тебя вообще семья есть или как? У нас уже каждый по-своему.

Вот эта ее манера собирать все в кучу, вываливая на мужа разом ворох обвинения в самых разных областях, всегда раздражала. Сейчас начнет корить за то, что мало уделяет внимания ей, сыну, мало приносит денег, мало бывает дома… Все укоры давно и хорошо знакомы. Развивать этот спор Леониду Саввичу совершенно не хотелось: он устал от него уже давно, все это было между ними говорено-переговорено, и незачем было, он считал, начинать все по-новой. Окинув жену исподлобья, он коротко ответил, желая подвести черту:

– Нормальная у нас семья. Муж работает, жена тоже, сын балбес.

– Он не балбес! – тут же встала на защиту сына Ирина. – Просто тебя не видит совсем. И я тебя не вижу.

Ну, вот, понеслось… Зинченко с раздражением отбросил ложку.

– Я летчик! – сказал он то, что жене и так прекрасно было известно, но сказал со значением, с нажимом.

Должна же она понимать, что его профессия не предполагает сидение дома в четырех стенах! Ведь знала, за кого выходила замуж. Тем более что сама этого хотела и при каждом удобном случае хвасталась перед подругами, что муж у нее летчик, а те завистливо поджимали губы.

Сейчас же его работа превратилась для Ирины в повод для упреков. И еще – сын. Точнее, якобы отсутствие отцовской заботы о нем. Зинченко помрачнел еще больше. Сын Валерка, семнадцатилетний лоботряс, был для него головной болью. В этом году он оканчивал одиннадцатый класс, оканчивал плохо, с кучей текущих двоек, особенно по гуманитарным предметам, а главное – совершенно не задумывался о своем будущем.

Леонид Саввич уже и забыл, когда видел его за учебниками. Послеурочное время Валерка предпочитал проводить на улице, в компании таких же шалберников, каковыми считал их Зинченко-старший. Эти ребята, великовозрастные лбы, занимались сущей ерундой: накачивали мускулы для того, чтобы потом бесцельно скакать по гаражам, крышам и именовать это каким-то мудреным словом, которое Леонид Саввич и выговорить не мог. Такое было у них увлечение, новомодное, непонятное Зинченко-старшему и оттого не принимаемое им.

Леонид Саввич злился и на сына, и на самого себя, потому что никак не мог найти с ним общий язык. Контакт, некогда существовавший между отцом и сыном, был потерян, и сейчас Зинченко не мог определить, когда, во время которого из сотен полетов это произошло.

Что еще больше раздражало – Ирина целиком и полностью была на стороне сына, мешала, не давала Леониду Саввичу проявить свой авторитет, а порой и откровенно его гасила в силу своей женской глупости. Носилась с Валеркой как курица с яйцом, не понимая, что это будущий мужик, а не маменькин сынок. И в то же время постоянно зудела, чтобы муж повлиял на него. Да как он мог это сделать, если сынок полностью был под маминым влиянием, практиковавшим вседозволенность и распущенность?

Ирину, конечно, по-человечески можно было понять. После свадьбы ей никак не удавалось забеременеть, и семь лет прожили они в бесплодном браке. Врачи, санатории, курорты, препараты, процедуры, молитвы – через все это прошли супруги Зинченко, пока в конце концов Леонид твердо не произнес:

– Все, Ира. Хватит себя мучить. Как будет, так и будет.

Он не знал, угомонили ли супругу его слова, однако спустя полгода свершилось чудо: после совместной поездки на море Ирина, не скрывая слез радости в сияющих глазах, объявила ему о том, что к следующей весне у них будет ребенок. Сын. Почему-то оба были в этом уверены, хотя ультразвуковое исследование тогда уже делали в поликлиниках, но Ирина на него не соглашалась, боясь навредить малышу. С первых секунд, узнав о долговыстраданной своей беременности, она тряслась над будущим отпрыском, как над самой большой драгоценностью. Из парикмахерской, где проработала больше десяти лет, тут же уволилась, на четыре месяца раньше официального срока выхода в декрет, и занималась только тем, что ела самые полезные и натуральные продукты, гуляла на свежем воздухе, спала и делала специальную гимнастику строго по науке…

Все это в итоге привело к тому, что в положенный срок мир огласил богатырским криком розовощекий карапуз больше четырех килограммов весом, появившийся на свет, причинив матери немало неприятных минут и болезненных ощущений. Но все это казалось Ирине мелочью. Единожды взяв сына на руки, она расплакалась беззвучными слезами и, как казалось Леониду Саввичу, больше его с этих рук не спускала – в фигуральном смысле, разумеется.

Купания, прогулки, кормежки по часам – таким стал ежедневный распорядок дня. Ирина нянчилась с сыном самозабвенно, отдаваясь этому процессу до последней клетки тела, и была почти невменяема от счастья. Для мужа в этой системе координат места и времени не находилось…

Поначалу Леонид списывал поведение жены на усталость, старался лишний раз не тревожить ее по пустякам: возвращаясь из рейса, сам готовил себе еду, сам собирался в следующий, сам ездил по магазинам за покупками, которых становилось все больше и больше, потому что Валерочке нужно было то одно то другое, и вскоре, кажется, совершенно стерлось из понимания, что и ему, мужу и отцу, тоже что-то нужно!

С тех пор так и повелось: Ирина взахлеб рассказывала Леониду об успехах сына (они случались на каждом шагу) и неудачах (их почти не происходило), говорила, что ему непременно нужно то-то и то-то и никогда при этом не интересовалась, как прошел рейс, как дела да и просто какое настроение у мужа. Мысль о том, что он нуждается в ее поддержке и внимании не меньше сына, не приходила ей в голову.

Увы, такая ситуация довольно типична для российских семей, Зинченко это знал, глядя на то, как живут его сослуживцы. И все-таки его собственное положение казалось ему наиболее ущербным. Но не привыкший жаловаться, а упаси бог – вслух, он все носил в себе, временами лишь чернея лицом, когда выслушивал очередной упрек от жены за недостаток уделяемого их семье времени.

– Тише! – резко махнул он рукой на жену.

Та ахнула, опешив – муж никогда не позволял себе так обращаться с ней. Однако Леонид подошел к окну: там промелькнуло что-то темное и быстрое. Через окно он увидел гибкую фигуру, которая, пробежав по крышам гаражей, спрыгнула вниз, промчалась через стоянку, перепрыгивая через стоявшие там автомобили, совершая кувырки и прочие пируэты, взлетела на перила, затем ловко уцепилась за козырек подъезда следом за карниз и подтянулась к балкону их квартиры.

Показалась знакомая спортивная толстовка с серым капюшоном, натянутым на лоб… У супругов отлегло от сердца – это был Валерка.

В соседней комнате сына – той, где был балкон – вспыхнул свет. Пройдя туда, Зинченко остановился в дверном проеме, скрестив руки на груди и саркастически оглядывая Валерку. Его увлечение экстремальными видами спорта привело к тому, что он повадился входить в квартиру через окно, и это являлось очередным предметом спора между ним и отцом.