Убийство по-министерски - Кирилл Казанцев

— Что? — удивился я, механически запуская в кипяток пельмени.

— Пятьдесят! — повторила Ольга. — И это не считая услуг анестезиолога.

Тут я уже отреагировал более эмоционально:

— А почему анестезиологу? Наркоз же должен входить в общую стоимость и оплачиваться в кассу, как я понимаю?

— Слушай, Синицын, ты как будто вчера родился, честное слово! — с издевкой прозвучал Ольгин голос. — Я вообще не понимаю — как ты с таким мировоззрением в полиции-то работаешь? Эти деньги пойдут не в кассу, а лично врачам! Лично, понимаешь?

Разумеется, я тут же все понял. Действительно, проклятое интеллигентское воспитание и образование и менталитет юриста сделали свое дело: я всегда в первую очередь думаю о том, что все должно быть по закону. И всем своим нутром ненавижу все эти обходные пути. Я категорически против всех этих конвертов и сований «благодарностей» в карман. И если символическую коробку конфет и бутылку коньяка, подаренные ПОСЛЕ того, как дело сделано, еще приемлю, то от подобного откровенного вымогательства меня просто наизнанку выворачивает.

Разумеется, я родился не вчера. И прекрасно помню, что родился в России, где подобные вещи — обычное явление. Конечно, я наслышан о том, что в медицине процветают поборы, да и не только в медицине. В системе образования, к примеру. Почему-то у нас привыкли считать, что врачи и учителя — самые низкооплачиваемые профессии. Однако при этом не учитывается, что есть люди, которые получают и того меньше. Воспитатели, к примеру, или уборщицы. Библиотекари, музейные работники… Да вся бюджетная сфера! И не только бюджетники. Я как-то разговаривал с девушкой, проходившей свидетельницей по делу об ограблении, так вот она работает кассиром в магазине. И зарплата ее составляет восемь тысяч рублей в месяц. Для нашего региона это совсем немного.

А разве труд представителей других профессий менее важен? Однако врачи и учителя почему-то решили для себя, что раз они такие бедные-несчастные и о них государство не заботится, то они имеют полное право заботиться о себе сами. Просто, по сути, вымогая деньги из пациентов и учеников. А разве кому-то придет в голову дать взятку библиотекарю, уборщице или какому-нибудь корректору, работающему в рядовой газете?

Конечно, все это было мне известно, просто не приходило в голову, что это когда-нибудь коснется меня лично. Или моих близких. Но теперь вот коснулось.

Ольга, выслушав мои эмоциональные доводы, отреагировала в своем стиле:

— Ой, Синицын, замолчи со своими бреднями! Как с луны свалился, ей-богу! О дочери нужно думать, а не о светлом будущем России! Тебе вообще переквалифицироваться надо из ментов в священники! Будешь в церкви свои проповеди толкать!

— Короче! — Я уже начал злиться. — Ты что от меня хочешь? Пятьдесят тысяч я тебе все равно не дам! И не потому, что мне негде их взять! И уж тем более не потому, что мне наплевать на собственную дочь, как тебе хочется думать! А просто я категорически — слышишь? — категорически против того, чтобы потакать коррупции!

— Иного я от тебя и не ждала, — с каким-то удовлетворением констатировала Ольга, и я невольно насторожился — чего она все-таки хочет? — Что ж, могу тебя обрадовать: тебе ничего не придется платить. Все расходы берем на себя мы с Эдиком. Он куда более ответственный человек, чем ты!

Я снова заставил себя сдержаться. За время разлуки с Ольгой я уже научился абстрагироваться от ее язвительных, зачастую низких и откровенно глупых упреков и подколов. С удивлением я стал обнаруживать, что они мне уже довольно безразличны. Не слишком понятно, правда, чего она так бесится? Ведь я никогда не обижал ее. Откуда такая злоба и ненависть? Явно необоснованные…

Но хорошее знание психологии подсказывало мне ответ: Ольга злилась не на меня. Все это недовольство проистекало из ее нынешней жизни. Видимо, она была не такой сладкой и гладкой, как хотелось бы. И по собственным наблюдениям, и по словам Катюхи я знал, что превозносимый ею до небес Эдик вовсе не трепетно относится к моей жене… А она все же за годы жизни со мной привыкла к иному обращению. И осознание того, что Ольга в душе несчастна, помогало мне не злиться на нее в ответ, а просто жалеть.

— Послушай, Оля… — я заговорил серьезно, игнорируя Ольгину желчь. — Я понимаю, что тебе нравится меня унижать, но сейчас я хочу поговорить с тобой как с матерью Кати. Ты вообще уверена, что эта операция необходима? Ведь еще даже обследование не закончено! Вопрос-то серьезный, ты не можешь этого не понимать!

Ольга думала недолго. Но то, что она сказала, заставило меня забыть обо всех тонкостях психологии и этических экивоках.

— Я все решила! — произнесла она. — И хочу тебе сказать вот что. Мы оплачиваем операцию Кати и постреабилитационный период. Тебя эти проблемы не коснутся вообще. Но ты после этого напишешь официальный отказ от дочери. Думаю, что это будет справедливо.

Я не поверил своим ушам. Слава богу, что разговор происходил по телефону, и Ольги не было рядом, иначе я просто, скорее всего, не совладал бы с собой.

— Что ты сказала? — не узнавая собственного голоса, произнес я каким-то свистящим шепотом, непроизвольно сжимая трубку.

Видимо, Ольга почувствовала, что задела меня сильнее, чем рассчитывала. Я редко выхожу из себя, но если уж такое случается, то тому, кто довел меня до такого состояния, не позавидуешь. Ольга это знала, посему моментально сменила пластинку и быстренько произнесла:

— Ну, мы еще обсудим это, я тебе перезвоню.

После чего отключила связь. Я еще несколько секунд сжимал трубку в руке, после чего с размаху шарахнул ею о стену. Телефон жалобно пискнул, отлетела крышка, на пол посыпались аккумулятор и сим-карта… Я присел на стул, пытаясь унять дрожь в руках. Потом взял с подоконника пачку сигарет и закурил. Вообще, я курю лишь в крайних случаях, но сейчас настал как раз такой момент.

После нескольких затяжек я почувствовал, что постепенно прихожу в норму. Поднялся, собрал рассыпавшиеся детали, аккуратно вернул их на место в трубку. Проверил — работает. Потом перевел взгляд на плиту и выключил. Доставая расплывшиеся, переваренные пельмени, ощущал, как в висках стучат маленькие молоточки. Сильнее оскорбить Ольга меня не могла…

И уже поздно ночью, засыпая на своем диване, я и сквозь дремоту слышал ее жестокие слова, произнесенные холодным, абсолютно чужим голосом…

* * *

Выехав по трассе за десять километров от города, машина повернула направо в густую дубраву. Прошелеств шинами, она вскоре подъехала к берегу красивого озера и уперлась в высокие металлические ворота. Через несколько секунд ворота, повинуясь воле охранника, сидевшего в будке, распахнулись. Охраннику отлично был знаком номер подъехавшего джипа, на переднем сиденье которого сидел Виктор Иннокентьевич Новожилов.

За воротами расположилось несколько коттеджей, а еще чуть дальше стояло причудливое двухэтажное здание с выступом в виде ротонды. Это и была база отдыха «Лагуна», которую уже несколько лет как облюбовали городские чиновники. Сюда приезжали отдохнуть, отвлечься от суетных городских дел, здесь проводились серьезные переговоры и решались различные вопросы. Территория была закрытой, и никто из посторонних сюда не мог попасть в принципе.