Коллаж Осколков (сборник) - Игорь Афонский

– Скоро наступление, мы выкинем французов в море, и войдем в Париж. Ади, ты никогда не был в Париже? Говорят, что француженки самые лучшие в мире кокетки и модницы. Как у тебя с французским языком? Парле франсе?

– Не беспокойся. Я достаточно знаю французский язык, когда-то любил смотреть французские фильмы, но не в этом дело. Если американцы высадят свой десант, то мы еще не скоро окажемся в Париже. За эти годы войны, я думаю, в Париже остались лишь нищие клошары и куртизанки.

– Говорят, что кайзер хочет подписать мирный договор, чтобы получить передышку, и укрепить наши позиции.

– Такое говорят только агитаторы. Кайзер не может предать германскую нацию. Впрочем, говорят, что возможно Макс Баденский теперь возглавит наше правительство.

– Жаль, что нет свежих газет. Всегда узнаешь новости в последнюю очередь. Но у меня тут есть еще листовки. Знаешь, с ними удобно ходить в сортир. Резать бумагу не нужно.

– Что там написано? «Австрийский император готов заключить мир без Германии». Это подлая пропаганда! Грехт, вы свинья. Зачем вы только берете в руки всякую гадость?

– Галеты почему-то вы гадостью не называете!

– Галеты не могут причинить вашему разуму вреда, как это делают красные листовки.

Все, кто находился рядом, посмеивались в такие минуты. Перепалка длилась бы дольше, но объявили отбой, и все, кроме часовых, должны были отправиться по своим местам. Следовало отоспаться, палатки укрывали от тумана и дождя, но не от ранней осенней стужи.

Постельного белья у солдат давно не было, его можно было увидеть лишь в лазаретах и госпиталях. Поэтому после длительного пребывания в окопах, от чистого белья раненые первое время испытывали настоящее состояние шока. Так, Ади, будучи раненым в последний раз, находясь в госпитале, никак не мог привыкнуть к накрахмаленным полотенцам, и светлым простыням, пахнущим хлоркой. В обычной полевой жизни, приходилось отказываться от таких мелочей, стирать белье было просто негде и некому. Даже господа офицеры не могли себе его позволить. Войска давно терпели недостаток во всем. Например, задержка в оплате жалования, в продуктах питания, в топливе. Топить палатки было уже нечем. Изредка удавалось получить со станции угольную пыль, или срезать пару тощих деревьев в тылу. Дневальный обязан был поддерживать тепло, но не всегда это удавалось.

Приятели еще немного посидели у затухающего костра, пора было уходить. Вдруг Ади вслух заметил, что всегда, с раннего своего детства хотел быть только солдатом.

– Это все англо-бурские войны. Именно они пропитали в нас, во вчерашних мальчишках, чувство германского национализма. Бисмарк навсегда останется моим кумиром! Наверное, потому что мой отец был сторонником Габсбургов. Альберт, тебе не кажется, что все наши детские игры в индейцев и ковбоев теперь переросли в нечто большее?

– Произведения Фенимора Купера и Карла Вея очень напоминают евангелие для миллионов австрийских и немецких мальчишек. А знаете, мой друг, что писатель Карл Вей никогда не жил в Америке? Все его приключенческие книги – это, так называемая, имитация принятого стиля.

– Наверное, я всегда знал это, но в душе не мог принять. Так бы разрушилась очередная детская мечта.

– Почему-то вспомнил твою собаку. Фуксль всегда был очень приветливым псом, правда, он с большим трудом стал понимать немецкий язык, но отметьте те фокусы, что он вытворял! Помнишь, как смешно он карабкался по лестнице?

– Эта гражданская свинья украла у меня мою собаку. Не верь после этого железнодорожникам. Особенно толстым.

– Я помню, какой картофельный рулет приготовил повар, когда ты вернулся после отпуска по ранению. Что там еще было? Или пироги, или хлеб с вареньем. После того, как мы ели крыс больше месяца, картофельный рулет стал поистине сказкой.

– Пес был вне себя от радости. А при первой встрече, так и норовил сбежать из окопа.

– Помнится, ты еще рисовал раньше. Как все это было давно.

– Швайн! У меня украли тюбики красок, и еще мой альбом. Представляешь, кто-то из новобранцев съел мои краски.

– Краски нельзя съесть. В их состав входит свинец, это заведомая отрава. Их очевидно продали.

– Козлы, настоящий солдат никогда ничего не украдет у своего соседа. Если кто-то умирает, то его вещи всегда отправят домой, или раздадут остальным, если у батальонного писаря адреса не окажется.

– Есть еще пару галет, но они завернуты в листовки.

– Черт с ними, с этими листовками. Давай галеты сюда, я голоден, как в первые дни войны.

– Я знал, что ты не откажешься, не зря тебя всегда называли «обжорой».

– Это прозвище прилипло, потому что ко мне, как австрийцу, никто не мог прислать посылку, и все мои наличные деньги уходили на еду.

– Знаешь, как австриец, ты неплохо держишься. Самый лучший посыльный – связной штаба второго батальона. Если бы тебе дали звание сержанта, то штаб лишился бы самого лучшего связного.

– Грехт, вы свинья, зачем вы напоминаете мне об этом?

– Закончится война, и мы обязательно посидим в самом лучшем ресторане Мюнхена. Надеюсь, что нашего пособия для таких целей будет достаточно? Вы, как и прежде, посылаете продовольственный аттестат своей сестре?

– Мы с ней должны были получать пособие, как сироты. Но потом я отказался от своей доли, потому что до этого забрал себе все наследство нашей тети. Я не мог допустить, чтобы моя родная сестра подала на меня в суд. Не мог допустить тяжбы между родственниками. Я всегда мечтал о доме. Грехт, у вас есть свой дом?

– Нет, мой отец не смог оставить для меня родовое имение, оно ушло с молотка на торгах, когда потребовалось покрыть все его карточные долги.

– Так всегда. Когда нужны деньги, то проще всего взять их из семьи.

– Пошли спать, а то воспоминания захлестнули нас, а лейтенант Видеман уже третий раз недовольный проходит мимо. Это может обернуться хорошей трепкой.

Рядовой фон Грехт уже давно заметил, что из приятного молодого австрийца получился прилежный храбрый солдат. Но были и другие изменения, о которых он не мог не думать. После очередного ранения Ади провел некоторое время в госпитале в тылу. Это оставило в нем неизгладимый след. Больше того, парня словно подменили, он стал агрессивен по отношению к еврейской нации. Порой его буквально душила необъяснимая ненависть. Альберт знал, что тыловая жизнь оказала на парня не самое лучшее впечатление. Он даже сбежал оттуда раньше времени. Странно, но до возвращения он был более терпимый к остальным народам.

В то утро погода стояла дождливая, очень холодная, промозглая. Потом появился ветер. Ожидалась атака французов на близлежащий выступ. Сопка не имела особого стратегического значения, но если французам удастся ею овладеть, и укрепить там свой наблюдательный пункт, то германцам точно тогда не поздоровится. Это стало известно благодаря данным разведки. Так что атакующим частям в то утро не удалось достичь внезапности. С германской стороны так же началась атака, но с применением отравляющих веществ. Надо отметить, что планы этих воинских операций полностью провалилась. Ветер резко переменился, и отравляющий газ тяжелым облаком накрыл также германские передовые позиции. Несмотря на то, что всем выдали новые кожаные противогазные маски, к этому никто реально готов не был. К тому же несколько снарядов взорвались непосредственно в немецких окопах. Отделение второй роты первого резервного батальона, где служил наш знакомый ефрейтор, пострадало тоже. По роду своих обязанностей Ади был связным посыльным штаба полка, и тоже находился по заданию на передовой. В его обязанности входило передавать устные приказы, когда возникали нарушения телефонной связи. От взрыва раскидало основной окоп, и часть командного пункта. Оглушенные солдаты еще долго лежали распластанные, но вот соседнее отделение немного оклемалось и пришло на помощь. Трупы оставили тут же в воронке, накрыв собственными их шинелями, а раненых и контуженных перенесли вглубь позиций. Ефрейтор еще подавал признаки жизни, поэтому ему повезло, что подоспели санитары. Рядовой фон Грехт успел помочь унести своего приятеля на сборный пункт. Ади пришлось держать за руку, начинался бред. Так что его тоже доставили санитары на носилках с передовой в баварский полевой лазарет. То, что эти солдаты были без оружия и носили белые халаты с красными крестами, прежде всего, обозначало, что в них никто стрелять не будет. И это было почти так, санитаров редко кто намеренно убивал. Естественно, они погибали под обстрелами во время бомбежек, но в остальное время их берегли. Порой они спасали раненых солдат и с противоположной стороны, но приоритет оставался за бойцами германской армии.