Солдат по кличке Рекс - Борис Сопельняк

… И вот теперь от Рекса зависело все. Громов понимал, насколько рискованное дело затеял. Но сидеть сложа руки и ждать рассвета — тоже не годится. Когда он все объяснил разведчикам, двое решительно воспротивились. «Лучше погибнуть в бою, предварительно уложив кучу фрицев, чем подорваться на минах!» — сказали они. Громова так и подмывало согласиться, ведь они вручали свои жизни собаке.

— Пойдете последними! — приказал им капитан. — Если обнаружат, будете прикрывать. Вперед! — скомандовал он и подтолкнул Рекса в сторону минного поля.

Рекс шел спокойно, уверенно, ни разу не остановился. И хотя он не знал поговорки, что сапер ошибается только один раз, был очень внимателен и осмотрителен. Потом разведчики рассказывали, что, хотя по ним никто не стрелял, не подкарауливал в засадах, им никогда не было так страшно, как во время перехода по минному полю.

А на рассвете, в тот самый момент, когда фашисты в последний раз предложили сдаться, четверо разведчиков и собака вышли к своим.

То, что Рекс терпеть не может ефрейтора Мирошникова, знали все, правда, истинная причина этого была известна только Громову. Он, само собой, помалкивал и, кроме того, не особенно верил в то, что Рекс догадывается о Санькином прошлом. Не верил он и тому, будто Рекс спит и видит, как бы отомстить собачьему душегубу. Но факт, как говорится, был налицо, да и Рекс своей неприязни не скрывал.

Все это вызывало у Громова досаду, тем более что он любил и ценил Саньку. Ефрейтор отлично стрелял, быстро бегал, бесшумно ползал, а об исполнительности, бесстрашии, чувстве товарищества и говорить нечего. Вся рота считала Мирошникова прирожденным разведчиком: маленький, юркий, стремительный, он мог вдруг замереть и целый день лежать без движения в пятидесяти метрах от немецких траншей, наблюдая за передним краем.

Но была у ефрейтора слабость, над которой все добродушно посмеивались: Мирошников слыл записным пижоном. Сапоги носил только хромовые, гимнастерки — суконные. А чего стоила новенькая офицерская шинель? Вот только хорошей пилотки у ефрейтора не было. А мечтал он о синей с голубым кантом пилотке летчиков. Наконец, Мирошникову повезло: один летчик согласился обменять свою пилотку на немецкий пистолет вальтер. Грабеж, конечно, неслыханный, но ефрейтор молча отстегнул кобуру и отдал летчику.

Целый день щеголял Мирошников в синей пилотке. Побывал в медсанбате, заглянул к связисткам. А вечером его вызвал Громов и приказал: взять двоих разведчиков, выйти на ничейную землю и установить наблюдение за немецким дежурным пулеметом; если удастся, попытаться взять «языка».

— Есть! — козырнул Мирошников и покосился на Рекса.

Тот сидел в углу блиндажа и напряженно следил за ефрейтором. Рекс знал, что он свой и никакого вреда хозяину не причинит, но почему-то каждый раз, когда видел этого маленького человека, в нем все сжималось и сам собой взъерошивался загривок.

Вот и сейчас, когда Мирошников выходил из блиндажа, Рекс перехватил его быстрый взгляд. Само собой рыкнуло горло, дрогнули губы и обнажился клык. Мирошникова даже передернуло.

— Веселая собачка! — сказал он капитану. — С улыбочкой провожает.

— Это только тебя, — ответил Громов. — Приглянулся ты ему. Обычно после такой «улыбки» он бросается на горло, а тебя не трогает. Чует что-то. Слушай, Мирошников, а может, все дело в пилотке? — хохотнул Громов. — Может, ты ее не выменял, а стянул?

— За что обижаете, товарищ капитан? Махнулся честь по чести. Вальтер, сами понимаете, пилотки стоит.

— Верно, стоит. Ты, кстати, переоденься.

— Само собой. Не в хромовых же сапогах ползти за «языком».

Как только набежали тучи, трое разведчиков скользнули за бруствер и растворились в темноте. Прошел час… второй… третий… Все так же методично взлетали ракеты, время от времени постукивал пулемет. Вдруг загремели гранаты, суматошно затрещали автоматы.

Вскоре в траншею ввалились трое. Двое наших, третий — немец с кляпом во рту.

— Где Мирошников? — спросил Громов.

— Прикрывает. Этого взяли без шума: он от пулемета до ветру отошел. А тут, как назло, ракета. Второй номер заметил и открыл огонь. Ефрейтор велел тащить немца, а сам принял бой.

Пленному развязали руки, вытащили кляп.

— Перестарались, ребята, — вздохнул Седых. — Мертвый немец-то.

— Как это мертвый?! Мы его легонько прикладом по кумполу.

— Я же говорю, перестарались, — снова вздохнул Седых. — Не учли, что он без каски, вот и проломили башку.

Потерять «языка» — для разведчика позор. Обычно с ним обращаются бережно, в перестрелке прикрывают, когда попадают на минное поле, первым всегда ползет разведчик. А тут — все было в норме, и на тебе! — не уберегли. Парни совсем расстроились, досадливо крякали, прятали глаза. Да и Мирошников что-то задерживался.

— Придется искать, — вздохнул Громов. — Видно, его зацепило. Отлеживается где-нибудь. Пойдут четверо, — приказал он. — Ищите в воронках и овражках. Если жив, на открытом месте не останется.

Два часа ползали по ничейной земле разведчики и вернулись ни с чем. Громов снова послал их на поиски. До рассвета оставалось совсем немного.

— Черт, потеряем парня! — нервничал капитан. — Забился куда-то. Может, сознание потерял. Придется рискнуть. Седых! — позвал он. — Принеси какую-нибудь вещь ефрейтора, сапог или пилотку.

Седых принес офицерскую гимнастерку, в которой Мирошников красовался перед связистками. Когда ее дали понюхать Рексу, у того сразу поднялась шерсть на загривке.

— Ничего не поделаешь, — успокоил Громов. — Знаю, не очень-то его любишь, но надо искать. Нюхай, Рекс, нюхай!

Что там нюхать! Рекс уже все понял. И когда хозяин скомандовал «Ищи!», он прыгнул через бруствер и пропал в темноте. Рекс сразу взял след и помчался в сторону немецких окопов. Как только взлетала ракета, Рекс замирал, прижимал уши и втискивался в какую-нибудь ложбинку. Потом — бросок. И снова сливался с землей.

Вскоре по ноздрям шибанул запах человека. Рекс насторожился: нет, не тот, который ему нужен. Обошел пулеметное гнездо и тут же взял след ефрейтора. Теперь к ненавистному запаху добавился запах крови. Раз пахнет кровью, значит, человеку плохо — это Рекс знал хорошо. Он спешил. Но след уводил все дальше и дальше, куда-то в сторону болота.

Метров через триста Рекс наткнулся на тряпку. Обнюхал. Поднял — та самая пилотка, в которой он последний раз видел ефрейтора.

Когда Рекс добрался до болота, Мирошников уже наполовину затонул: из трясины виднелись только голова да плечи. Очнулся от резкой боли в затылке.

— Нет, гад, не возьмешь! — прохрипел он. — Живым не дамся!

И потянулся к автомату. Цап! Щелкнули зубы, и Рекс перехватил руку. Мирошников окончательно пришел в себя. Он сразу узнал Рекса и решил, что уж теперь-то ему конец: хватанет за горло, и все.