Гипнотизер - Андреас Требаль

Впрочем, ни в Сальнетрие, ни в Шарентоне встречать мне эту мадам не выпало чести. Потому что ни Эскироль, ни Роже Коллар не пожелали иметь ничего общего с «сомнительным сеансом». Они во всеуслышание заявили о своем несогласии с подобными гипнотическими экспериментами, позаботившись о том, чтобы в каждой газетной редакции Парижа узнали, что я якобы после столь удачного сеанса ушел в себя, самоустранившись от дел, таким образом, бесполезно искать меня в Шарентоне, равно как и в Сальпетрие.

Однако не будем отвлекаться.

Два дня спустя мадам Руссо возлежала в шезлонге в гостиной ее обожаемого зятя, готовая вот-вот уснуть крепким сном.

Пробили часы. Двух отчетливых ударов вполне хватило, чтобы нарушить благостное полудремотное состояние мадам, которая после это реагировала даже на комара, пролетавшего на почтительном расстоянии. Комары в сентябре — неизбежная плата за то, что вы желаете проветривать гостиную, причем даже в центре города. Консьержка вскочила в явном намерении разделаться с досадным насекомым.

Чем же прибить его?

Естественно, газетой.

А где эта самая газета?

Да вот же, у камина.

Мадам Руссо, свернув газету, остекленевшим взором скользила по обоям стен, разумеется, без какого-либо успеха. И, вдоволь наглядевшись, вернулась в шезлонг. Скрученная в трубочку газета возьми да развернись. Надо же! Ла Бель Фонтанон? Граф де Карно? Сон мадам Руссо как рукой сняло. Еще имена, среди прочих некий психиатр Петрус Кокеро. Тут уж нервы мадам напряглись будто струны; еще хуже было узнать себя в описанной преклонных лет вдове и то, что пресловутая вдова все время как заведенная отчеканивала: «Что вы тут болтаете? Это неслыханно!»

Вероятно, мадам Руссо орала как резаная. А тут еще комар, ужаливший ее прямо в щеку. Этот укол боли, такой досадный, он и довершил дело. Вне себя мадам Руссо бросилась к лестнице, ведущей в спальню своей сестры и зятя. Добежав примерно до середины, она, поскользнувшись, грохнулась, да так, что сломала челюсть и осталась без двух передних резцов, а вдобавок отхватила зубами крохотный кусочек своего зловредного языка.

Несколько месяцев кормления через трубочку жидкой нищей подкосили вдову. Мадам теперь уже не вставала с постели. Поскольку шепелявить ей не позволяло обостренное чувство собственного достоинства, а иначе моя консьержка изъясняться никак не могла, для меня сие обернулось весьма благоприятной возможностью: и зять, и его дражайшая супруга так и остались в блаженном неведении относительно истинного положения вещей, послуживших причиной катастрофы. В конце концов провидению было угодно, чтобы и граф де Карно, и мадам Руссо отошли в мир иной в один и тот же день. Она скончалась в шезлонге обожаемого зятя от последствий простуды. Была ли у нее при этом в руках газета с заголовками, посвященными знаменательному вечеру, или же нет, этого доподлинно не знаю, зато вполне допускаю — на устах мадам Руссо застыла мрачная улыбка.

Что же касается меня, вероятно, у меня были все основания почувствовать себя баловнем судьбы. Наутро после исцеления Ла Бель Фонтанон я проснулся знаменитостью, но мне как-то не пришло в голову снять с этого пенки. Иными словами, мне совершенно не хотелось войти во врата Шарентона победоносным Гераклом и устроить там знатную выволочку приору де Кульмье, а с ним за компанию и Коллару.

Как бы то ни было, все вышло по-другому.

Не успел я в понедельник пожаловать в лечебницу, как меня тут же призвал к себе Коллар. Не могу сказать, что он исходил черной завистью, но его пропитанная кальвадосом рационалистская душа явно не выдержала бы, если бы вдруг лечебница «Милосердные братья» нежданно-негаданно превратилась в место поклонения новоиспеченному герою.

— Не судите слишком строго, Петрус, — вздохнул Коллар. — С удовольствием опрокину стаканчик за ваш триумф. Но — если уж быть предельно кратким — исчезли бы вы отсюда на пару недель!

Без каких-либо возражений я последовал его совету. С какой стати мне упираться — в конце концов, Коллар предлагал мне, так сказать, отпуск с полным содержанием. Подав мне руку, он, когда я уже взялся за ручку двери, жестом подозвал меня к себе, после чего без слов извлек из шкафчика бутылку и рюмки.

Плеснув самую чуточку в мою, он трясущимися руками подал ее мне. В его глазах читалось оправдание всех пьяниц мира: без кальвадоса жизнь невмоготу. Ах, кальвадос! Человек — злобная тварь, но вот кальвадос есть самое достойное его изобретение. Теперь ты можешь выпить кальвадоса, один или же в компании друзей, с горя или с радости. Летом в зной он тебя освежит, а в холод согреет. С ним легче вставать по утрам, а по вечерам он тебя умиротворит, поможет заснуть.

В кабинет главного врача вошел приор де Кульмье собственной персоной. «Ах, так вот куда вы скрылись, наш новоиспеченный славный гипнотизер», — констатировал он и с радостью присоединился к выпивке за мое здоровье. Он, мол, еще тогда, два года назад, нанимая меня на работу, говорил: «Эльзасец, оценивая себя, не ошибается». Приор де Кульмье, плотный, высокий мужчина с грушевидной головой и лицом, на котором все кажется таким несоразмерно маленьким, довольно потирая руки, вполголоса сказал: «Прекрасно, прекрасно, мадам Тюрго — ну, вы же помните — „Шелковая мануфактура Тюрго“ — наконец решилась», — он, дескать, понял это по тому, как она кивнула.

— Брат Пьер перед этим представил ее месье де Варвилю, понимаете? И верите или нет, подействовало. Теперь она знает, что у ее мужа есть надежный товарищ.

Приор де Кульмье удовлетворенно провел пальцами по щекам, после чего с важным видом добавил, что, мол, господа Варвиль и Тюрго — оба одержимы манией величия, но добрые, посему принадлежат к числу «пациентов первой категории».

— Собственно, им и лечения никакого не требуется. Если у них время от времени есть аудитория, тогда, можно считать, все в порядке. Могу я попросить вас, Петрус, сопроводить мадам Тюрго домой, к мужу. Посмотрите на него, чем страшно польстите ей, — вы ведь у нас теперь знаменитость. И тогда месье Тюрго, он же Мольер, прочтет свои ужасающие вирши месье де Варвилю, он же Жан-Батист Расин.

Не миновало и получаса, как бутылка кальвадоса опустела, и Роже Коллар, будучи снедаем жалостью к самому себе, поигрывая ножом, поранил локоть. И тем самым одержал победу. Ему не только удалось умиротворить приора, но даже убедить последнего в том, что сочетание «Шарентон — Петрус» ничего хорошего ни для него лично, ни для репутации лечебницы не сулит — к чему весь этот шум? Пресса, репортеры… Личный покой прежде всего — вот что было девизом приора. И, конечно же, деньги.

Однако Роже Коллар не мог не опасаться, что приор де Кульмье вполне способен принять драконовское решение, пока я в отпуске. И решение это будет таковым: дать пьянчуге Коллару отставку, а на должность главного врача назначить эльзасца, то есть меня.

— Такое было бы равносильно самоубийству, или?.. — нимало не смущаясь, спросил он меня, после чего ему оставалось лишь уповать на доброту и милость Божью.

Мне было искренне жаль моего патрона.