Наказание в награду - Элизабет Джордж

– Умерший был священником? – поинтересовалась Изабелла.

– Да. А вам разве не говорили?

Ардери посмотрела на Хейверс, губы которой приняли форму буквы «О». Наверное, она, так же как и сама Изабелла, не может понять, почему эту деталь им не сообщили в Лондоне.

– Понятно. Прошу вас, продолжайте, – сказала суперинтендант.

Если верить словам произведшего арест ПОПа, Дрюитт только что закончил вечернюю службу, когда Раддок прибыл для того, чтобы отвезти его в участок. Он был в ризнице церкви Святого Лаврентия и как раз освобождался от своих одеяний. По-видимому, он положил столу в карман своей куртки.

– А Раддок не мог ее прикарманить? – подала голос Хейверс. – Ну, когда он забирал диакона?

Инспектор Пажье сказала, что сама размышляла над такой возможностью. Но, на ее взгляд, это было маловероятно. Кража столы подразумевала наличие какого-то плана, а ПОПа послали арестовать Дрюитта совершенно случайно. А кроме того, Раддок знал, как и все они, что смерть арестованного, находящегося в ИВС, вызовет не одно, а два расследования.

Казалось, что Пажье сделала все, что должна была сделать. Она вызвала судебного патологоанатома, убрала парамедиков и Раддока с места происшествия, сняла показания с каждого из них отдельно, вызвала судмедэкспертов в качестве превентивной меры, и когда те прибыли, они сняли отпечатки пальцев, забрали одежду умершего и провели все необходимые следственные действия – на тот случай, если кто-то решит, что было совершено убийство, а не самоубийство. Сама Пажье не принимала такого решения. Она просто выполнила все, что от нее ожидали, принимая во внимание создавшиеся обстоятельства. Это отражено в материалах, которые она принесла с собой. В них же были все опросы, которые она провела, – начиная с оператора, принявшего панический звонок ПОПа, и кончая парамедиками, использовавшими дефибриллятор, чтобы завести сердце умершего.

– А КРЖП? – уточнила Изабелла.

Пажье подтвердила, что позвонила следователю из Комиссии по расследованию сразу после того, как судмедэксперт провел первичный осмотр тела. Представитель Комиссии появился на следующий день. Первой, кого он допросил, была Пажье, после чего следователь двинулся дальше.

Изабелла поняла, что на этом информация инспектора заканчивается. Та положила фотографии в конверт и, выровняв его вместе с другими папками, взглянула на Уайетта, как бы спрашивая его, может ли она быть свободной, потому что она, как и все они, очень загружена работой.

– Если у вас больше нет вопросов… – обратился главный констебль к Изабелле, и инспектор Пажье стала медленно подниматься с места.

– Интересно, а проверял ли кто-нибудь, – сказала Ардери, – действительно ли этот ПОП – Раддок – был единственным человеком, кто мог арестовать Йена Дрюитта?

– Этот ПОП всегда был хорошим сотрудником, – резко ответил Уайетт, – и он очень тяжело переживает случившееся. И не только потому, что кто-то умер во время его смены, но и потому, что он знает, как это отразится на его карьере. Ему приказали доставить мужчину в участок и ждать, пока патрульные не заберут его в Шрусбери. Что он и сделал.

– А почему он сам не отвез его прямо в Шрусбери? – Это опять подала голос Хейверс, приготовила карандаш, чтобы записать ответ главного констебля.

– Раддок выполнил то, что приказал ему его начальник, – еще раз пояснил Уайетт. – Это местный сержант, который отвечает за всех вестмерсийских ПОПов. Полагаю, что детектив-инспектор Пажье допросила и этого человека. – С этими словами он посмотрел на инспектора.

– Проблема в том, – ответила та, – и это отражено в моем отчете, – что в то же самое время Раддоку пришлось разбираться с пьянками, которые шли тогда по всему городу.

– Вы хотите сказать, что он покидал участок после того, как доставил туда Дрюитта? – Этот вопрос опять задала Хейверс.

– Конечно, он никуда не уезжал, – заявил Уайетт.

– Но тогда как же…

В этот момент главный констебль встал и посмотрел на свои часы.

– Мы уделили вам столько времени, сколько смогли, – сказал он. – Все, что вам понадобится, находится в папках, и я полагаю, что вы их прочитаете. Я прав?

«Естественно», – подумала Изабелла. Но говорить ничего не стала – ведь Уайетт заранее знал ответ.

Ладлоу, Шропшир

Динь сделала как раз то, чего ни в коем случае не хотела делать, когда увидела Брутала с этой коровой Эллисон Франклин, остановившихся в своих каяках и целующихся взасос прямо напротив Хорсшу-Виэр. Она убежала. Хотя, в принципе, она вообще не должна была их увидеть. В другой ситуации она пошла бы прямо домой, который, надо признаться, находился рядом с рекой Тим, а не рядом с Хорсшу-Виэр. Но в Ладлоу она вернулась в плохом настроении, а увидев перед домом «Вольво», решила прогуляться.

Всю вторую половину дня она провела рядом с Мач-Уэнлоком, наблюдая за тем, как ее матушка играет роль гида перед несколькими посетителями, согласившимися заплатить за экскурсию по дому-мавзолею Дональдсонов. Динь это просто ненавидела. И даже не из-за того, что посетители дышали на их фамильное серебро – никакого серебра не существовало в природе, – а из-за того, что ей приходилось мириться с желанием матери во что бы то ни стало угодить посетителям. Это желание проявлялось в различных бредовых историях, которые она сочиняла о том, что теперь называла комнатой короля Якова[59], спальней королевы Елизаветы и залом Круглоголовых[60]. Динь скрежетала зубами, когда ее матушка в очередной раз начинала неестественным слащавым голосом: «И вот здесь, в одна тысяча шестьсот шестьдесят третьем году…», потому что именно так начинался рассказ о падении Кардью-Холла, и бог знает о чем еще… Динь старалась не слушать историю до конца. И в большинстве случаев ей это удавалось, так как ее работой было сидеть в прихожей, продавать билеты посетителям и получать деньги за приготовленные руками матери джемы и чатни[61]. По крайней мере, последние были настоящими, хотя Динь и не исключала, что ее матушка в неурожайный год покупала обычный клубничный джем «Сейнсбери» в магазине, а потом выдавала его за домашний.

То, что их дом называется Кардью-Холл, было единственной правдивой информацией во всей экскурсии. Это место всегда называлось Кардью-Холлом, хотя мать Динь ничегошеньки не знала о своих предках, которые могли бы в нем жить. Эту гору камней она получила в наследство от бездетного двоюродного дедушки и тогда же приняла идиотское решение не отдавать дом одному из дельцов, который хотел сделать из него гостиницу сети «Рилэ э Шато»[62]. И вот из-за всего этого, а еще из-за того, что семья отчаянно нуждалась в деньгах для того, чтобы отремонтировать трубы, заменить проводку, модернизировать кухню и избавиться от всего мусора, плесени и неисчислимых полчищ паразитов, Динь приходилось дважды в неделю появляться в доме во второй половине дня во время весеннего семестра и каждый день во время летних каникул, занимая свой пост возле входных дверей. И хотя она ненавидела каждое мгновение этой своей работы, такова была ее договоренность с матерью: Динь может наслаждаться свободой проживания на съемной квартире в Ладлоу до тех пор, пока будет сидеть в Кардью-Холле все дни, когда тот будет открыт. Но каждый раз это занятие выводило ее из себя.