Каждый твой взгляд - Шерри Томас

Есть совсем не хотелось, а вот настенная роспись продолжала привлекать внимание. Собственно, удивляться не приходилось. Гастингс всегда отлично рисовал, так что мастерское владение кистью и масляными красками следовало считать закономерным проявлением творческого дара. И все же масштаб работы, великолепие и изящество картины свидетельствовали не только о таланте, но и об истинном призвании художника.

Чем дольше Хелена рассматривала фреску, тем навязчивее становилось ощущение дежавю. Она твердо знала, что ни разу в жизни ни на секунду не заглядывала в эту комнату. Но по мере того как первоначальное изумление отступало, окружающие виды начинали казаться давно знакомыми, почти родными. Складывалось впечатление, что она давным-давно уехала из прекрасного края, много лет его не видела и вот теперь наконец вернулась.

Панорама изображала Тоскану и представляла те самые пейзажи, которыми мастера Возрождения заменяли неведомые красоты Святой земли. Секрет заключался не только в характерном образе плавных, поросших кипарисами холмов. Где она могла видеть окрашенный охрой дом с зелеными ставнями? И почему такой знакомой казалась крошечная придорожная молельня со скромным букетиком маргариток у ног Пресвятой Девы?

Неслышно появилась горничная и забрала поднос. Хелена встала, подошла к туалетному столику и провела расческой по волосам. Обратила внимание на маленькую, величиной с ладонь, фотографию белокурой девочки и, на миг задумавшись, поняла, что перед ней дочка Гастингса.

Конечно, заботу виконта о девочке следовало считать весьма похвальной. Но в то же время трудно было смириться с тем обстоятельством, что многочисленные прегрешения, среди которых числился и этот незаконный, рожденный распутной женщиной ребенок, не мешали Гастингсу пользоваться безоговорочным успехом в любой гостиной Британского королевства. И это при том, что она вынуждена выйти замуж за первого встречного, чтобы избежать позора и изгнания из семьи.

— Прелестное зрелище, — раздался за спиной знакомый голос.

Хелена обернулась к соединяющей спальни двери. Гастингс стоял в черном бархатном халате, небрежно прислонившись плечом к стене.

— Давненько я не видел этих прекрасных волос в первозданном великолепии.

— Имеете в виду тот случай, когда я обнаружила вас у своего окна и столкнула вниз?

— Да уж, тогда вы обошлись со мной жестоко. Мог бы разбиться насмерть.

— Но не разбились, зато в полной мере насладились колючим объятием розария.

— Должно быть, мне свойственна необъяснимая тяга к колючим объятиям. Осмелюсь заметить, что трудно представить объятие более колючее, чем ваше. — Он подошел и потянулся к расческе.

— Позвольте помочь.

Ее пальцы судорожно сжались.

— Нет, спасибо.

Если бы он осмелился проявить настойчивость или, не дай Бог, вырвал расческу силой, она не задумываясь ответила бы пощечиной. Но Гастингс ограничился тем, что обошел вокруг кресла, бесцеремонно рассматривая ее со всех сторон.

Хелена глубоко вздохнула.

— Хотите что-то сказать?

— К чему слова, если можно просто смотреть?

Низкий бархатный голос, блеск синих глаз, близость горячего, сильного мужского тела… Горло судорожно сжалось.

Дэвид присел на краешек туалетного стола.

— Впрочем, я поторопился с ответом. Да, хочу кое-что сказать. Точнее, спросить. Что вы имели в виду, заявив, что сохранили девственность?

Чтобы увеличить расстояние, Хелена встала и отошла к окну.

— Только то, что имеет в виду любая женщина, когда говорит, что она девственница.

Гастингс хмыкнул.

— Но чем же в таком случае вы занимались с Мартином по ночам в его комнате?

— Различными приятными делами, не влекущими за собой утрату похвального состояния.

Он вскинул брови.

— Имеется ли в виду содомия?

На месте Хелены любая непременно покраснела бы, но она лишь еще больше обиделась.

— Нет.

— Мартин обладает непостижимым самоконтролем. Каким же образом ему удалось заманить вас в свою постель и не воспользоваться представившейся возможностью?

— Мы оба оставались одетыми.

— Кому принадлежит мудрое решение — вам или ему?

— Ему. Но разве это важно?

— А вы были готовы раздеться?

— Да, ради любимого человека я готова на все.

Виконт промолчал, просто взял со стола баночку крема, открыл и запустил палец в содержимое. Хелену внезапно бросило в жар.

Он растер крем в ладонях.

— Хм, приятно. Пожалуй, можно найти этой субстанции хорошее применение.

Пальцы железной хваткой вцепились в подоконник.

Гастингс смерил новоиспеченную супругу властным взглядом.

— А вам, дорогая, предстоит научиться с радостью раздеваться для меня. Причем как можно скорее.

Она стояла неподвижно и смотрела куда-то мимо него. Рыжеволосые женщины всегда считались темпераментными и страстными. Дэвид не сомневался, что правило в полной мере распространяется и на Хелену, однако мисс Фицхью старалась полностью владеть собой и всегда выглядела холодной.

А сейчас ее сдержанность казалась поистине ледяной и резко контрастировала с роскошными волосами, которым позавидовали бы даже натурщицы Тициана. Пышные, сияющие бронзой волны закрывали плечи и спускались на спину. Как правило, Дэвид не испытывал недостатка в словах; податливые и гибкие, образы являлись сами собой, смешивались подобно краскам на палитре и создавали причудливые узоры. Но стоило задуматься о волосах Хелены, как творческая фантазия почему-то давала сбой: ничего выразительнее эпитета «огненные» и его синонимов в голову не приходило.

Пламенные. Горящие. Пожар, в котором легко сгореть без остатка.

На фоне окна гибкая фигура казалась элегантно удлиненной. Когда-то он дразнил ее жирафом, и она, разумеется, обижалась. Но в жизни жираф невероятно красив — яркое подтверждение художественного мастерства и вкуса Создателя.

А всего лишь несколько часов назад она жадно прижалась к нему всем телом и запустила пальцы в волосы.

— Почему? — спросила Хелена, заставив вернуться к действительности.

Дэвид с трудом вспомнил, о чем шла речь.

— Почему вам придется научиться раздеваться для меня?

— Нет. Почему вы вообще ввязались в эту историю? Будь вы более галантным, мотивы еще можно было бы представить. Но ведь в вашей натуре нет ни капли рыцарства. Так в чем же смысл?

Абсолютно все свои поступки виконт Гастингс совершал исключительно из любви к ней. Ее родственники об этом знали, но сама Хелена закрывала глаза, затыкала уши и упорно не желала ничего замечать.