Школа Бессмертного - Алексей Владимирович Ларин

В хорошо освещенной множеством свечей, изысканно обставленной комнате, с картинами на стенах, дорогими вазами и статуями на постаментах выделялось большое кресло с наклонной спинкой и высоким подголовником. В кресле полулежал высокий, массивный старик с редкими седыми волосами и маленькими покрасневшими глазами. Только глаза ещё и оставляли впечатление жизни в этом большом и совершенно неподвижном теле. И ещё рот, тоже какой-то непропорционально маленький для такого крупного мясистого лица.

Когда канцлер заговорил, Фёдор опять едва не вздрогнул – настолько непривычно и неуютно звучал высокий сиплый голос, выходящий словно не из горла, а из самого желудка.

– Так с чем вас прислал царевич Иван, Потапов? Слушаю вас.

Фёдор нервно огляделся.

– Дон Комнин, его высочество велели передать вам это с глазу на глаз.

За спиной Фёдора продолжал маячить Себастьян, а рядом с креслом канцлера стоял высокий крепкий прислужник, скорее всего выполняющий по совместительству функции ещё одного охранника.

Кроме того, в противоположной стене он заметил ещё один выход с портьерой и почти не сомневался, что за ней ещё кто-то есть. Портьера чуть колыхалась – возможно, от сквозняка, но, может быть, и от чьего-то дыхания. Скорее всего, там стоял тот, кого канцлер принимал до него и попросил удалиться, чтобы они не встретились лицом к лицу.

– Как вы понимаете, Потапов, я не могу удовлетворить вашу просьбу, – ответил канцлер. – Себастьян ведёт мои дела, он должен быть в курсе всего, что происходит. А без Антонио я просто не могу функционировать. Видите?

Антонио наклонился, вытерев платком налёт беловатой слюны в уголках рта хозяина. Фёдор натянуто улыбнулся.

– Дон Комнин! – он сделал ещё шаг вперёд, поклонился как мог учтиво. – Его высочество царевич Иван просит вас об аудиенции. Конфиденциальной аудиенции.

– Конфиденциальной?

– Да. Его высочество подчёркивает, что, кроме самых доверенных лиц, об этой встрече никто не должен знать. Его высочество просит не воспринимать это как оскорбление, но желательно, чтобы о встрече не знал даже император.

– Вот как? И почему же?

– Его высочество хочет обсудить с вами одно очень важное дело. Успех которого будет в первую очередь зависеть от вашего согласия. Если вы откажетесь, нет смысла обсуждать его с кем-то ещё. А огласка может повредить его высочеству больше, чем кому-либо.

Маленькие глазки канцлера недоверчиво ощупывали Фёдора. Он старался держаться невозмутимо, но на душе было смутно. Что-то было неправильное во всём этом. Очевидно неправильное.

– Я… подумаю, – с некоторой заминкой произнёс канцлер.

– Что? – не поверил Фёдор. Неужели так просто? Неужели великий канцлер, известный своей недоверчивостью и подозрительностью, согласился так быстро, без всяких расспросов и допросов?!

– Я подумаю, – повторил канцлер. – Сообщите царевичу, что я извещу его о своём решении. Ступайте.

– А… да… – Фёдор растерянно поклонился. – Так я… я передам…

Себастьян хлопнул его по плечу, кивнул на выход.

– Доброй ночи, дон Комнин! – пробормотал Фёдор.

Ему не ответили. Канцлер проводил их взглядом, дождался стука двери в кабинете секретаря и только тогда произнёс:

– Выходи, Наина!

Из-за задней портьеры вышла аббатиса. С тем же посохом, в том же плаще с капюшоном.

Она откинула капюшон, встала напротив канцлера.

– Что думаешь?

– Думаю, ты должен принять наследника. Он очень вовремя к нам приехал. Будет преступлением упустить такую возможность.

– Я не понимаю, в чём наш интерес?

– Неужели? – саркастично улыбнулась Наина. – Неужели великий дон Комнин до сих пор не видит, какая угроза возникла для нас на востоке?

Служитель наклонился опять, промокнул платком уголки губ канцлера.

– Вы же знаете про возвращение Бессмертного, – продолжала Наина. – Блэквуд должен был вам сообщить.

– Разумеется. Ну и что? У нас никогда не было никаких трений ни с Бессмертным, ни с его сестрами.

– Потому что они были заняты другими делами. Очнись уже, Комнин. Бессмертный побывал на том свете и вернулся. Вернулся оттуда, откуда никто не возвращался. Уже одно это должно было тебя поднять. Я не понимаю, почему ты сразу не послал за мной. Почему я должна добираться сюда и предупреждать тебя?

– Предупреждать о чём?

– Комнин, Комнин! – горячо воскликнула Наина, воздевая руки. – Где твой гениальный ум?! Где твоя хвалёная предусмотрительность? Неужели ты не видишь роковой опасности с востока?! Я уж не буду говорить, как Бессмертный унизил и поставил на место Хранителей. Самих Хранителей, Комнин! Не буду напоминать, как он забрал под себя Семиградье с каганатом, замирился с сестрами, получив и Волхов, и Лукоморье. Это всё ладно, обычные игры престолов. Но меня же не это волнует. И тебя не это должно волновать.

– А что?

– Исток, Комнин. Исток! На земле Марьи, а значит, и Бессмертного находится пропуск в другой мир. И они теперь знают, как им пользоваться. И уже пользуются, Комнин!

Наина взволнованно ходила по комнате, время от времени пристукивая посохом на концах фраз. Канцлер водил глазами, следя за ней.

– Как?

– До меня дошли слухи о делах Бессмертного. С тех пор уже, как он вернулся. Если хотя бы сотая часть из них правда, нас ждут жуткие времена, Комнин! То, что он там творит, у себя в Башне, то, что начинает в Долинах, – этого мы сейчас и помыслить не можем, Комнин! Я понимаю только одно: это уничтожит наш мир. Наш привычный мир, каким мы его знаем сейчас.

Наина остановилась перед канцлером, заглянула ему в глаза.

– Мы должны остановить его, Комнин! Любой ценой. Пока не поздно.

Глава 4

София

Розовый девичий будуар, выходящий окнами на южную сторону дворца, был весь залит весенним утренним солнцем. От цветных витражей в верхней части стрельчатых окон рябило так, что София невольно отворачивалась, щурясь и прикрывая глаза левой рукой. Правой она держала веер и лениво обмахивалась.

До разгара дня было ещё далеко, а в комнате уже стояла жара и духота. Весна в этом году наступила как-то слишком резко и рано. Даже отец говорит, что не припомнит такого.

– Жан! – потребовала София. – Откройте окно!

– Принцесса, на улице ни ветерка. Станет только жарче. Давайте я лучше шторы задёрну.

Молодой паж, принятый ко двору четыре месяца назад, сразу пробился к принцессе, получив её снисходительное одобрение. Он был влюблён в неё и даже не думал этого скрывать, открыто восхищаясь её красотой и каждый день признаваясь в чувствах, сочиняя возвышенные стихи и грустные баллады. Но и София, и он сам, и все окружающие прекрасно понимали, что, кроме шаловливой, пусть даже с одной стороны, и искренней игры, здесь ничего быть не может. Младший