Счастливый билет - Маурин Ли

Наступил полдень; в который уже раз зазвонил телефон, и Джекки сняла трубку.

— Это твой адвокат, — прошептала она. — Хочешь побеседовать с ним?

— Не хочу, но, наверное, должна, — равнодушно ответила Лиза.

— Я разговаривал со своим партнером, он специализируется на клевете, — отрывисто заговорил Алан Пил. — Он полагает, вы должны подать иск. На этот раз Тони зашел слишком далеко.

— Это бесполезно, — мертвым голосом отозвалась Лиза. — То, что напечатал «Метеор», — правда. Я действительно убила своего отца.

— Мой отец был животным, он долгие годы использовал мать в качестве боксерской груши, — сказал Кевин.

На экране телевизора он выглядел степенно и горделиво, настоящая соль земли, рабочий человек, пусть и постаревший. Его лицо изрезали многочисленные морщины, которых Лиза не замечала раньше. Ничуть не смущаясь нацеленной на него камеры, он держался с достоинством, свойственным тому, кто уверен в собственной правоте.

Скандальные новости достигли телевидения, превратившись в cause célèbre[115], гораздо более интересное, нежели политика или события за рубежом — лакомый кусочек, который можно сравнить с делом Джереми Торпа, интрижкой Профумо или исчезновением лорда Лукана.

— Значит, ваша сестра Джоан лжет? — задал вопрос корреспондент.

Кевин стоял у своего дома, современного здания на две семьи в Литерланде.

— Скорее всего, об отце она помнит совсем немного. Он пропивал весь заработок, и на детей ему было нас… наплевать. Зато он регулярно отвешивал нам оплеухи, если мы попадались ему под руку. Нас вырастила и воспитала мать.

— Что вы можете сказать по поводу этого невероятного обвинения, что именно еще одна ваша сестра, Лиза Анжелис, как ее сейчас называют, якобы зарезала вашего отца, а вовсе не ваша мать?

Впервые на лице Кевина отразилась неуверенность.

— Боюсь, об этом мне ничего не известно, — сказал он. — Для меня это стало настоящим потрясением.

— Ваша сестра Лиза получила приглашение принять участие в передаче, но отказалась прийти. Что вы думаете об этом?

— Подозреваю, что она в шоке. Как бы вы чувствовали себя на ее месте, если бы что-либо подобное из вашего прошлого всплыло через сорок с лишним лет? — гневно обратился к корреспонденту Кевин.

Газетчики раскопали даже статью в «Ливерпуль эхо», в которой сообщалось, что Китти была признана невиновной в преднамеренном убийстве. Корреспондент закончил интервью словами:

— В настоящее время мисс Анжелис ведет утомительный и скандальный бракоразводный процесс со своим мужем, сэром Энтони Молино, парламентарием от Броксли. Сегодня сэр Энтони заявил, что последние разоблачения порядком расстроили его: «Каковы бы ни были мои чувства к жене, полагаю, на этот раз “Метеор” зашел слишком далеко».

— Проклятый лицемер! — вспылила Джекки. — Что мы будем делать?

— Понятия не имею, — ответила Лиза.

— Милая моя, возьми себя в руки. Перестань вести себя, как зомби. Мы должны бороться.

— А что бы ты сделала на моем месте?

Джекки задумалась.

— Не знаю, — призналась она наконец.

Обе грустно улыбнулись.

— Который час? — спросила Лиза.

— Это были десятичасовые новости, милая.

— Мама называла меня «родная», — сказала Лиза. — Бедная мама. — Она зажгла новую сигарету от окурка предыдущей. Джекки сделала вылазку и купила целый блок. В бутылке почти не осталось виски.

— Лиза, — мягко заговорила Джекки, — я слышала, как ты сказала своему адвокату, что то, о чем написано в газете, — правда. Ты не хочешь поговорить об этом?

И тогда Лиза рассказала ей все. Закончив свою печальную повесть, она добавила:

— Знаешь, я почти рада, что все открылось. Как верно заметила Джоан, эта история пожирала меня изнутри всю мою жизнь. Меня никогда не покидало состояние внутренней тревоги, и я не могла понять, в чем ее причина. Но теперь я знаю: это было чувство вины, стремление покаяться и искупить свои грехи.

— Хочешь, я и сегодня просмотрю почту? — спросила Джекки, входя в гостиную со стопкой писем в руках.

Вчера это были главным образом просьбы об интервью, несколько анонимных посланий, читать которые, по словам Джекки, Лизе было совсем не обязательно, и короткие записки со словами поддержки от друзей.

— Пожалуйста, — сказала Лиза. После двух бессонных ночей она по-прежнему чувствовала, что пока не в состоянии справиться с ситуацией.

— Так, еще несколько просьб дать интервью — ага, тебе даже предлагают пятизначную сумму за согласие. А вот это тебе лучше прочесть самой. — Джекки протянула ей письмо, отпечатанное на плотной белой бумаге.

Алан Пил больше не желал представлять ее интересы. «…B свете обстоятельств, вскрывшихся за последние два дня, полагаю, что я — не тот, кто вам нужен, чтобы действовать в ваших интересах в бракоразводном процессе, начатом вами против вашего супруга».

— Дерьмо! — выругалась Лиза.

— Вот и хорошо, — сказала Джекки.

— Что же тут хорошего?

— То, что ты ругаешься. Это значит, что ты понемногу становишься такой, какой была прежде.

— Я никогда не стану такой, как прежде.

— Станешь, — уверенно заявила Джекки. — Эй, а вот это уже интересно. Мило Ханна приглашает тебя на свое ток-шоу.

— Никогда! — отрезала Лиза.

Мило Ханна стал национальным героем, превратившись в непременный атрибут общественной жизни. Этот плут-ирландец вел по средам ток-шоу, выходившее на телевидении в прайм-тайм, и его аудитория исчислялась миллионами зрителей.

— Я и думать не хочу о том, чтобы выступить по телевидению. Я ненавижу программы, в которых гнусные ведущие (а Мило Ханна — один из худших) выворачивают людей наизнанку, после чего аудитория начинает обливаться жалостливыми слезами. Меня тошнит при виде этих фальшивых эмоций.

— Тебе определенно стало лучше, — твердо сказала Джекки. — Если дело только в этом, то тебе уже пора изложить свою версию происшедшего. Если бы твой вшивый адвокат не запретил тебе общаться с прессой, то твой ничуть не менее паршивый муж, может, и не зашел бы так далеко.

Лиза закурила очередную сигарету.

— Честно тебе скажу, Джекки, я даже не знаю, с чего начать. Я и хотела бы дать сдачи, но как прикажешь бороться с правдой? Даже если я во всеуслышание заявлю, что Тони ест новорожденных младенцев на обед, что из этого? Все равно уже ничего не изменишь.