Три Царя - Игорь Маревский

— Не сочтите за грубость и дерзость, мой господин, но старые глаза раба Коклотока подсказывают ему что вы родом из полиса, так?

Он вжался головой в плечи и зажмурившись приготовился к удару. Легко было понять, что его били за вопросы или просто так, как захотелось. Официально рабство по законам Бролиска и Полисов было пережитком прошлого и варварством, однако были и места, где все еще заковывали в цепи послушания. Такой раб лишь мог мечтать о позиции питомца, которому и миску поставят, и приголубят, если надо. Коклоток, как и другие, очень рано понял, что его жизнь ничего не стоит, а сам он скорее предмет, ходячий инструмент с голосом и лишь одной целью: угодить своему владельцу. Хозяин всё знает, раб ничего. Хозяин — бог, раб — пыль под комодом. Хозяин хочет — бьет, раб терпит и просит прощения.

Балдур не поднял руки на низкорослого. Коклоток явно ценил тот факт, что с ним обошлись милосердно в его понимании, и Стервятник решил играть этой картой, вырабатывая у карлика привязанность.

— Велпос, — коротко ответил он.

— Большой полис, очень большой, — причмокнул тот, возобновляя движение.

Балдур на мгновение остановился, закрывая глаза и внимательно слушая, Коклоток также встал и принял заученную и покорную позу со слегка опущенной головой. В воздухе отчётливо пахло сырым камнем и плесенью. Шаги были совсем далеко, и, судя по всему, им ничего не угрожало, но плесень? Откуда появился этот ядовитый привкус во рту? Еще секунду назад Балдур не чувствовал ни намека, как вдруг его разум буквально окатили всей палитрой. Опыт научил стервятника прислушиваться ко всем звукам и реагировать на малейшее изменение в окружении. У всех звуков есть источник, как и у всех запахов и обычно они появляются постепенно.

— Ты так говоришь, словно бывал там, — продолжил Балдур, давая знак карлику, что можно идти.

Тот некоторое время молчал, словно обдумывая, можно ли ему говорить или нет, а затем ответил:

— Очень давно, когда раб не был так уродлив, хозяин мог брать его с собой, — его слова прозвучали с ноткой вины в его голосе.

Раб в полисе? У разных полисов была своя политика, и в некоторых даже закрывали глаза на личный ходячий предмет, в зависимости от статуса и размера кошелька владельца, но Велпос? Он считался абсолютом прогресса и честолюбия, хоть и многие с этим поспорят. С другой стороны, Балдур знал и об обратной стороне жизни города-государства с миллиардным населением. Места, которые он всячески избегал, даже в разговорах. Места, где за плату, причем довольно высокую, доступны любые удовольствия и услуги, что предоставляли «Они». Это говорило о хозяине Коклотока очень многое. Достаточно многое, чтобы отбить напрочь желание Балдура с ним встретиться.

— И как часто брал тебя с собой, твой хозяин?

Карлик оттопыривал костлявые пальцы, и даже тот обрубок, из которого уже давно не текла кровь:

— Хозяин брал раз в три седмицы, хозяйка чаще, но мне больше нравилось с хозяином ходить.

— Это почему? — честно поинтересовался сборщик.

Коклоток остановился, а Балдур увидел страх в его глазах. Очень сильный и первобытный, будто перед ним предстал сам Серый и обнажил свои грозные клыки. Карлик затряс головой в панической атаке и потянул второй палец ко рту. Балдур успел, когда лишь край фаланги коснулся его кривых и острых зубов. Он отдернул его руку в сторону и посмотрел на раба таким взглядом, что заставил его бояться еще сильнее.

— Я твой господин, поэтому слушай, — прижал его к полу Балдур.

— Да, милосердный, — съежился раб.

— С этого момента ты перестанешь это делать, — приказал стервятник.

— Да, мой господин.

Балдур отпустил его руку, от чего Коклоток пошатнулся и упал, однако очень быстро вернулся на ноги, и занял привычную позицию, ожидая команды или наказания.

Стервятник почувствовал, как сердце застучало намного быстрее, а сам он ощутил нечто непривычное и непередаваемое. Радость, помноженная на агрессию доминирования, легкую тень которой он обычно испытывал при сборе, но самое странное было то, что ему хотелось еще. Он как каторжник, при виде богатого стола тянулся к нему своими уставшими и трясущимися руками в надежде отхватить кусок пожирнее.

С каплей воды, что разбилась о каменный пол, перед его глазами появился расплывчатый силуэт, а в сознании вновь воцарилась сырость и плесень. Он не успел рассмотреть картину, что буквально появилась перед его глазами, а затем испарилась, словно никогда и не существовала. Балдур затряс головой, будто захмелев, и понял, что крепко сжимает нож, а его взгляд устремлен на раба.

Коклоток не позволил себе взглянуть на стервятника, ведь он чувствовал его ужасающий взгляд на себе. Он хотел убежать, закричать, но не мог. Он раб, а перед ним его господин. Балдур нахмурился, ослабляя хватку и, прогоняя видение в сторону, продолжил:

— Отвечай на мой вопрос, Коклоток.

Тот больше не медлил, он мог себе позволить размышлять об ином:

— Хозяйка после уборной приказывает вытирать её языком, еще лупит до костей, не как хозяин. Хозяин доволен, когда у ничтожного раба порвутся мышцы, да крови набежит на треть ведра. Хозяйка же бьет, пока кости ломаться не начнут. Тяжело улыбаться и еду подносить. В конце вечера, когда она с мужчиной уединяется, то приказывает смотреть и себя ублажать…

— Хватит, — резко перебил его человек. От одной только мысли ему стало до кислотной рвоты противно, а кулаки само собой сжимались.

Балдур не успел понять, что всё же произошло, да и рядом не было никого, чтобы рассказать. Всё что он успел ощутить, это как на затылке волосы встали дыбом, после чего кромешная тьма. Удары сыпались один за другим, ощущения в спине были такими, словно он своим телом пробивает толстые каменные стены, и, возможно, так и это и было.

Кровь хлынула изо рта, словно вода, попавшая не в то горло. Всё произошло слишком быстро, прежде чем он успел почувствовать настоящую боль. Балдур размахивал руками в воздухе, инстинктивно пытаясь вцепиться в напавшего и остановить это безумие, но казалось будто сам ветер гонит его прочь против воли разума.

Он оказался на полу, и на мгновение смог различить силуэт, что в конце концов оказался массивным молотом. В тот момент ему именно так и показался, ведь