Ангелы и Демоны - Дэн Браун

Суматоха в коридоре у Сикстинской капеллы длилась уже добрыхтри минуты, но никто так и не смог обнаружить камерария. Можно было подумать,что этот человек растворился в ночи. Мортати был готов приказать начать поискипо всему Ватикану, но в этот момент площадь Святого Петра взорваласьвосторженным ревом. Ликование толпы достигло высшей точки. Кардиналы обменялисьвзглядами. Мортати закрыл глаза и прошептал:

— Да поможет нам Бог.

Второй раз за ночь вся коллегия кардиналов высыпала наплощадь Святого Петра. Поток священников увлек за собой Лэнгдона и Витторию, ите тоже оказались под ночным небом. Все прожектора прессы были обращены набазилику. А там, на священном папском балконе в самом центре фасада, стоял,воздев к небесам руки, камерарий Карло Вентреска. Даже издали он казалсявоплощением чистоты. Статуя в белоснежном одеянии, залитая светом.

Атмосфера на площади продолжала накаляться, и черезнесколько секунд барьеры, возведенные швейцарскими гвардейцами, рухнули. Потоквосторженных людей устремился к базилике. Кто-то кричал, кто-то плакал или пел.Сияли прожектора, сверкали вспышки фотокамер. Одним словом, на площади передсобором творился кромешный ад. Хаос усиливался по мере того, как разрасталасьтолпа у подножия собора. Казалось, никто и ничто не сможет это остановить.

Но все же нашелся человек, которому это удалось. Стоящий набалконе камерарий распростер над беснующейся толпой руки и склонил голову вмолчаливой молитве. Вначале по одному, потом десятками, а затем сотнями итысячами люди последовали его примеру.

Над площадью повисла тишина… словно толпу околдовали.

* * *

В душе камерария бушевал ураган. В его помутившемсясознании, сменяя одна другую, вихрем проносились молитвы. Мольбы надеждысменялись воплями раскаяния…

Простите меня… Отец… Мама… вы преисполнены милости… вы —церковь… умоляю вас понять смысл жертвы, которую приносит рожденный вами сын.

О, Иисус… избавь нас от геенны огненной… Прими все души внебесах, и прежде всего души тех, кто более всего нуждается в Твоей милости…

Камерарию не нужно было открывать глаза, чтобы увидеть толпувнизу и телевизионные камеры, показывающие его всему миру. Он душой ощущал ихприсутствие. Даже испытывая мучения, он чувствовал необыкновенное единстволюдей, и это его опьяняло. Казалось, что от него по всему миру раскинуласьобъединяющая человечество невидимая сеть. Перед экранами телевизоров дома и урадиоприемников в автомобилях весь мир молился Богу. Словно повинуясь велениюодного огромного сердца, говорящие на сотнях языков жители множества странодновременно обратились к Творцу. Слова, которые они шептали, были для нихновыми. Но они знали их всегда. Эти древние слова истины хранились в их душах.

Казалось, эта гармония будет продолжаться вечно.

Царившая на площади тишина вскоре снова сменилась радостнымпением.

Камерарий понял, что настал нужный момент.

Святая Троица, я отдаю Тебе все самое дорогое — тело, кровь,душу… как плату за насилие, беззаконие, святотатство и невежество.

Камерарий вновь начал ощущать физическую боль. Онарастекалась по его телу, и ему захотелось сорвать одежду и в кровь ногтямиразодрать плоть, как он разодрал ее две недели назад в ту ночь, когда Богвпервые явился к нему. Не забывай, какие страдания перенес Христос. Грудькамерария горела огнем. Даже морфин был не в силах приглушить боль.

Моя миссия на земле завершена.

Весь ужас достался ему. Им оставалась надежда. В нишепаллиума, следуя воле Бога, камерарий совершил миропомазание. Там он обильносмочил волосы, тело, одежду, лицо и руки и теперь весь был пропитан священнымиблаговонными маслами из лампад. Масла благоухали так же сладко, как когда-тоблагоухала мама, и очень хорошо горели. Это будет благостное вознесение.Чудесное и почти мгновенное. И он оставит после себя не постыдный скандал… ановую силу и возрожденную веру в чудеса.

Сунув руку в карман мантии, он нащупал крохотную золотуюзажигалку, которую прихватил в нише паллиума.

Затем камерарий прочел стих из Библии: «И когда огонь поднялсяк небесам, ангел Божий вознесся в этом пламени».

И вот кнопка зажигалки оказалась под его большим пальцем.

На площади Святого Петра звучали гимны.

* * *

Мир никогда не забудет того, что увидел в тот миг.

Из груди стоящего на балконе камерария высоко в небовзметнулся столб пламени. Казалось, что душа священнослужителя освобождалась отсвоей земной оболочки. Пламя рванулось вверх, мгновенно охватив все телоклирика. Камерарий даже не вскрикнул. Он поднял руки над головой и обратил лицок небесам. Огонь превратил его тело в огненный столп. Чудо, как казалосьзатаившему дыхание миру, продолжалось вечно. Пламя полыхало все ярче и ярче, азатем постепенно стало спадать. Камерарий исчез. Никто не мог точно сказать, упалли он за балюстраду или вознесся на небо. Толпа теперь видела только облакодыма, спиралью уходящее в небо над Ватиканом.

Рассвет пришел в Рим поздно.

Утренний ливень с грозой смыл толпу с площади Святого Петра.Журналисты остались. Спрятавшись под зонтами или укрывшись в своих машинах, онипродолжали комментировать ночные события. В церквях по всему миру яблоку былонегде упасть. Настало время для раздумий и дискуссий представителей всехрелигий. Вопросов было много, а ответы на них вызывали лишь недоумение. Ватиканже хранил молчание. Никаких официальных заявлений пока сделано не было.

* * *

Глубоко в гротах Ватикана кардинал Мортати стоял на коленяхперед открытым саркофагом. Поднявшись на ноги, он опустил руку в гроб и закрылпочерневший рот умершего две недели назад папы. Его святейшеству теперьпредстояло вечно покоиться в мире.

У ног Мортати стояла небольшая золотая урна, до краевнаполненная пеплом. Мортати лично собрал его и принес сюда.

— Даю тебе возможность прощения, — сказал он покойномупонтифику, помещая урну в саркофаг рядом с телом. — Ибо нет любви сильнее,чем любовь отца к своему сыну.

С этими словами он прикрыл урну полами папской мантии. Онзнал, что эти священные гроты предназначены только для останков пап, но емупочему-то казалось, что он поступает правильно.

— Синьор, — произнес кто-то, входя в гроты, —вас ждут на конклаве.

Это был лейтенант Шартран. Лейтенанта сопровождали тригвардейца.

— Еще одну минуту, — ответил кардинал, в последнийраз взглянув в лицо покойного. — Его святейшество наконец получит покой,который он заслужил.