Иоанн Павел II: Поляк на Святом престоле - Вадим Волобуев

«Будущее создается нами, но не для нас», — эта фраза из романа братьев Стругацких «Гадкие лебеди» великолепно описывает положение, в котором оказался Иоанн Павел II после завершения холодной войны. И пусть поляк Войтыла не слышал этих слов, ему наверняка были знакомы другие, столь же подходящие к ситуации. Их написал мастер крылатых выражений Станислав Ежи Лец: «Вот ты пробил головой стену. Чем теперь займешься в соседней камере?» Торжествующий либерализм с его отмиранием религии, безудержным потребительством и культом материального успеха — совсем не то, к чему стремился глава Апостольской столицы. Но могло быть и хуже. При ином раскладе пришлось бы вспомнить афоризм Дантона про революцию, пожирающую своих детей.

Либерализм виделся Святому престолу не меньшей опасностью, чем коммунизм. Особенно удручало то, что его распространение пришлось на канун третьего тысячелетия от Рождества Христова — время, которое должно было, по мысли понтифика, обратить миллионы людей к Богу.

Беспокоили римского папу и дела на родине. «Святой отец, спаси Польшу!» — воззвала к нему паломница во время генеральной аудиенции 29 апреля 1992 года. Кто бы мог подумать, что теперь, когда уже не было советского блока, родину придется спасать? Но результаты парламентских выборов, а также противостояние между президентом и правительством обнаружили глубокий раскол в обществе и колеблющееся доверие к церкви. Иоанн Павел II, который месяцем ранее преобразовал польские епархии, подняв значение епископата, не мог оставаться глухим к происходящему на родине. Без подготовки, тронутый возгласом землячки, он обратился к соотечественникам с площади Святого Петра, напомнив, что Польша уже выстояла в трудные времена благодаря опеке Богородицы, а также небесных патронов страны — святых Войцеха и Станислава, — но опасность для польских душ никуда не делась, она по-прежнему висит над страной — это опасность порабощения, идущая под лозунгом свободы. Посему надо молиться ради сохранения того блага, которое поляки с таким трудом сохранили, пусть даже многим такой призыв и не по нутру.

Понтифик явно испытывал теплоту к премьеру Ольшевскому. Принимая его 30 января у себя во дворце, пожелал ему осуществить тот политический перелом, о котором говорил глава правительства. Когда же спустя пять месяцев Ольшевского со скандалом отправили в отставку, римский папа увидел в этом возрождение недоброй памяти традиций золотой шляхетской вольности с ее анархией и бессилием государства, о чем и заявил 28 июня во время мессы в римской церкви святого Станислава, отслуженной в честь 400-летия храма.

На смену Ольшевскому явилась Ханна Сухоцкая — юрист из Демократического союза. В ее правительство вошли либералы, неоэндеки, члены крестьянской партии и нескольких структур помельче. «Соглашение Центр» и посткоммунисты вновь оказались за бортом. Вернулся на прежний пост Яцек Куронь, который при Мазовецком занимал кресло министра труда и социального обеспечения; его однопартиец, тоже старый диссидент, Януш Онышкевич возглавил Министерство обороны, а юстиция, культура и экономическое планирование перешли в руки неоэндеков. При этом в правительстве нашлось место и либералу Белецкому, и непотопляемому технократу Скубишевскому. Гремучая смесь!

Сама Сухоцкая была горячей католичкой и первый свой визит в ранге премьера традиционно нанесла в Ватикан. Иоанну Павлу II она пришлась по душе. После их беседы в папском дворце 23 октября 1992 года госпожа премьер велела ускорить разработку нового конкордата. До тех пор подписать его мешали, как ни странно, теплые отношения понтифика с властями демократической Польши — считалось, что это отнюдь не срочное дело, раз уж все идет так хорошо[1077]. Теперь же за дело взялись по настоящему, и 28 июля 1993 года договор наконец был подписан. В начале января 1993 года правительство утвердило и закон об абортах, согласно которому делать их отныне позволялось лишь в случае опасности для жизни матери, тяжелых патологий плода или если беременность наступила вследствие изнасилования. Войтыла мог торжествовать!

С другой стороны, правительство Сухоцкой возобновило экономические реформы в духе Бальцеровича, которые никак не отвечали социальному учению церкви. В частности, оно закрыло треть шахт в Силезии (за что премьер-министр удостоилась сравнения с суровой Маргарет Тэтчер) и разработало программу всеобщей приватизации, напоминавшую кампанию по раздаче ваучеров в России. Правда, внедрить свою программу Сухоцкая не успела — уже 28 мая 1993 года Сейм вынес ее правительству вотум недоверия из‐за отказа пересмотреть бюджет. В ответ президент распустил парламент, продлив деятельность кабинета Сухоцкой до 23 октября, когда ее сменил лидер крестьянской партии Вальдемар Павляк — человек, начинавший политическую карьеру в одной из молодежных структур ПНР. Наследники коммунистов вернули себе власть!

Валенса не имел ничего против кандидатуры Павляка. Более того, после отставки Ольшевского именно Павляка он прочил в премьеры, но тот не смог договориться с другими партиями. Для президента люди прежней системы в обстановке нескончаемых склок, поразивших лагерь «Солидарности», выглядели более предсказуемыми и покладистыми партнерами, чем сотоварищи по антикоммунистической оппозиции. Отношения с некоторыми из них (например, с Качиньскими и Анной Валентынович) испортились настолько, что те открыто величали президента «агентом Болеком» (псевдоним, данный ему сотрудниками госбезопасности ПНР), жгли его чучело перед Бельведерским дворцом и предлагали убираться в Москву. В ответ Валенса при каждом удобном случае поносил Качиньских, не сдерживая своего пролетарского темперамента. В ноябре 1992 года глава государства продавил в Сейме принятие «малой Конституции», существенно расширявшей его полномочия, хотя и не в той степени, как ему хотелось. Тем временем страну захлестывали стачки железнодорожников, манифестации крестьян и митинги сторонников правых партий. Даже «Солидарность» отказала в поддержке бывшему лидеру. В такой обстановке досрочные выборы в Сейм, прошедшие уже по новому избирательному закону, отсекавшему мелкие объединения, дали уверенную победу посткоммунистам во главе с Квасьневским, а также крестьянской партии. «Соглашение Центр» и неоэндеки вообще не попали в парламент, Демократический союз набрал около 10% и занял третье место. Вслед за ним расположился Союз труда — партия левой ориентации, вышедшая из колыбели «Солидарности». Беспартийный блок поддержки реформ, который спешно сколотил Валенса по образцу аналогичной структуры, действовавшей при Пилсудском, провел всего шестнадцать депутатов. Это было сокрушительное фиаско всего лагеря «Солидарности» и серьезный удар по мечтам Иоанна Павла II увидеть католическую Польшу, управляемую бывшими диссидентами. И совсем не утешало, что министром культуры в новом правительстве стал Деймек, чья постановка разожгла страсти 1968 года. Главный редактор антиклерикального журнала «Не» Ежи Урбан торжествующе показал на камеру язык и откупорил бутылку шампанского. Понтифик был ошеломлен таким исходом[1078].