Стамбул. Сказка о трех городах - Беттани Хьюз

Карта голода в Европе, 1918 г.

Из-за бездеятельности султана в районе Султанахмет – на высоком холме, некогда бывшем фракийской крепостью, греческим акрополем, городом в римской провинции, а позже центром византийской и османской держав – вспыхнули массовые митинги. 1 мая 1920 г. в Анкаре, в недавно учрежденном Великом Национальном собрании Мустафа Кемаль, которого отныне многие признавали президентом, призвал к священной войне. Был принят документ, в котором утверждались права не османов, а – впервые в истории – турок, граждан Турции.

Тем временем, в Греции произошел ряд злосчастных событий, подчеркнувших важность случая в истории. В октябре 1920 г. при довольно необычных обстоятельствах возвратился король Греции, Константин, отрекшийся от престола в 1917 г. Дело в том, что в королевской резиденции неподалеку от Афин (где сегодня пустой бассейн обезображен граффити, а на лужайках красуются овечьи экскременты) собачка короля Александра – сына Константина – напала на домашнюю макаку. Последовала суматоха, во время которой вторая обезьянка укусила самого короля. Через месяц он умер в возрасте 27 лет. И тогда отца Александра, Константина, спешно возвели на престол во второй раз.

И вот на Константине-то и сосредоточились все псевдоэсхатологические фантазии греков. Уинстон Черчилль заметил: «Я, пожалуй, нисколько не преувеличу, если скажу, что укус обезьяны погубил четверть миллиона человек».

В афинских газетах нового короля Константина теперь изображали бок о бок с покойным императором Константином IX, который, наконец, восстал из могилы под Золотыми воротами и потребовал возвращения Константинополя, разя турецкого дракона. Из черного ящика Пандоры выпустили ее последнее проклятие – надежду. Греки действовали в спешке, но у них будет много времени, чтобы раскаяться.

А в августе 1920 г. в элегантном Севре у юго-западных предместий Парижа в выставочном зале фарфоровой фабрики союзники тоже занимались составлением документов. В Севрском мирном договоре, разработанном вопреки рекомендациям действующих дипломатов (зато одобренном османским султаном), предлагался радикальный пересмотр границ в Северной Африке, на Среднем Востоке и в Восточном Средиземноморье. Входившие в состав Османской империи арабские земли поделили на новые территории, которыми управляли французы и британцы – в сущности, та же колонизация. Великобритании достались Ирак и Трансиордания, французам – Ливан. Были введены британский мандат в Палестине и французский мандат в Сирии, а побережье Малой Азии возвращалось Греции. Кроме того, проливы Дарданеллы и Босфор, а также Мраморное море объявлялись открытыми для международного пользования. В этих водах запрещались какие-либо военные действия или установление блокады, за исключением случаев проведения в жизнь решений недавно учрежденной Лиги Наций.

В самом же Стамбуле, в этой древней имперской столице, устанавливалась совместная власть Великобритании, Франции, Болгарии, Австралии, Италии, Японии, Греции и США. Складывалось впечатление, что свою волю тут будет диктовать Великобритания, которая к 1922 г. господствовала над пятой частью всего населения Земли.

В 1922 г. турецкие войска подошли к Измиру-Смирне. Город горел не один день. Оставшиеся в живых карабкались на спасательные суда, многих порубило на части гребными винтами, других подстрелили, и множество жителей Стамбула знали, что и их ждет страшная смерть.

Несмотря на бурные разглагольствования с обеих сторон, когда и греки, и турки, брызжа слюной, припоминали всяческие зверства, истина состояла в том, что греко-турецкая война была беспорядочной и кровавой. Один из греческих полководцев, принц Эндрю (кстати, отец герцога Эдинбургского, мужа английской королевы Елизаветы II), признавал, что он – в ужасе от жестокости, которую наблюдал на поле боя. Греческие войска взяли Эдирне, потом Бурсу, а затем двинулись по просторам Анатолии. Греческие солдаты то наступали, то бежали, а оставленные земли брали под свой контроль силы народного ополчения.

Стамбульский автор Исмаил Кескин, явно под впечатлением, вспоминал о том, что слышал об этих страшных событиях еще ребенком. О том, как его прабабушка, женщина смешанного происхождения, пытаясь пробраться на Запад с двумя маленькими детьми (один только начал ходить, а второму было десять месяцев от роду), пряталась в пещере за городом. Грудничок начал плакать. Путешествующая с ними женщина, до смерти перепугавшись, зашептала матери, чтобы та либо убиралась вместе с ребенком, либо придушила его. Мать оказалась меж двух огней: либо выйти и подвергнуть смертельной опасности обоих детей, либо заставить ребенка замолчать, задушив его куском тряпки – что она и сделала.

Там, где сейчас широкая река Марица отделяет Грецию от Турции, где на ее берегах раскинулись заливные луга, над которыми клубится туман, утонуло немало людей – как в наши дни XXI в. тонут беженцы из Азии и Африки. Снайперы-пограничники и вооруженный караул то ли не могут, то ли не хотят им помочь. Эрнест Хемингуэй, который в октябре 1922 г. отправлял репортажи для Toronto Star, описывал такую картину: «Основная колонна, пересекавшая реку Марица в Адрианополе [Эдирне], растянулась на 20 миль. 20 миль повозок, запряженных коровами, волами и буйволами с измазанными грязью боками. Рядом со своим имуществом, покрыв головы одеялами, на ощупь ковыляли мужчины, женщины и дети»{940}.

И вот пока британцы заявляли о том, что Стамбул принадлежит им, угрожая сторонникам национализма смертной казнью, город-убежище превращался в город беженцев. Первыми в город нахлынули белогвардейцы, бежавшие из России после большевистской революции, которую отчасти спровоцировало сражение за Стамбул и последующее перекрытие каналов поставок по Босфору. На упаковку вещей и на скатерти у них шли листы неразрезанных, неиспользованных русских денег{941}. На банкнотах был изображен двуглавый орел, рожденный в Византии. Этот образ символизировал птицу, вернувшуюся в город Византа – одновременно он был и двумерной пародией на самого себя. Многие беженцы ночевали в сточных канавах или в конюшнях при дворцах султана. Цветочный пассаж в Пере получил свое название за то, что торгующие цветами женщины, страшась солдат союзников, находили в себе силы противостоять им, собираясь толпами. Положение было настолько отчаянным, что одна из благотворительных организаций ежедневно кормила по 160 000 русских беженцев{942}. Вскоре к русским присоединились голодающие греки и голодающие турки.

В сообщениях британских офицеров, стоявших в то время в Стамбуле и по-прежнему удерживающих город, их бросало от искреннего сочувствия к почти открытой конфронтации, от маеты к безрассудной храбрости{943}. В ноябре 1922 г., когда правительство Великого Национального собрания объявило о предстоящей отмене султаната, британцы похитили не оказавшего сопротивление султана Мехмеда VI. Через верного ему капельмейстера султан передал генералу