Венедикт Ерофеев: Человек нездешний - Александр Сенкевич

Венедикт Ерофеев в который раз повторил полуправдивые истории о его семье, в которых изложение событий её жизни происходило в явно ёрнической манере. Нельзя сказать, что он всегда напропалую врал. Большей частью немного привирал, говоря: «Я так просто не могу — мне ведь надо с в...бонами». Якобы его отец и мать познакомились на строительстве железной дороги из Питера в Мурманск, «после сдачи дороги в эксплуатацию его отец остался на ней и дослужился до должности начальника станций Полярный Круг и Кандалакшская Губа. В должности начальника станции Василий Ерофеев очутился на временно оккупированной территории (сперва немцами, а после финнами), а по окончании войны скоренько угодил в лагерь, где провёл восемь лет и был выпущен в 1954 году с полной реабилитацией и прожил после этого ещё два года»2.

Читатель этой книги уже знает, что произошло на самом деле с каждым из членов семьи писателя. Так зачем он, избегающий в жизни вранья, воспользовался им во время своего писательского триумфа? По-видимому, Венедикту Ерофееву было трудно логически объяснить те удары судьбы, которые неожиданно обрушились на его близких и на него самого. Настолько они оставались для него невероятными, бредовыми. Он в данном случае принимал во внимание опыт чтимого им Иоганна Вольфганга Гёте, сказавшего: «Ошибка лежит на поверхности, и её замечаешь сразу, а истина скрыта в глубине, и не всякий может её отыскать».

Объясняя, что сделала власть большевиков с его семьёй, Венедикт Ерофеев пошёл по накатанной схеме: арест по наговору, скорый суд, приговор, заключение в исправительно-трудовой лагерь, восстановление справедливости через акт реабилитации. Так выглядело куда короче и убедительнее, чем долгие и путаные речи. Тем более что реабилитация отца Венедикта Ерофеева ещё не произошла, а состоялась через год, за несколько дней до его смерти.

Во всём остальном, рассказывая Владимиру Ломазову о своей жизни, он старался держаться истины. Помнил, что говорил Зигмунд Фрейд: «Истица сделает вас свободными».

Среди многих тем беседы Венедикт Ерофеев вспомнил обстоятельства, предшествующие его работе над написанием пьесы «Вальпургиева ночь, или Шаги Командора». Вот что он рассказал: «...в канун 1985 года сестра (Тамара Васильевна Гущина. — А. С.) подарила мне Корнеля и Расина. Прочёл и был взбудоражен принципами классицизма и удивлялся, что у Корнеля и Расина не над чем смеяться. Решил: отчего бы не написать классическую пьесу, только сделать очень смешно и в финале героев ухайдохать, а подонков оставить — это понятно нашему человеку. И написал. А стихи, вошедшие в пьесу, у меня были. Я писал их давно, как пародии на Некрасова»3.

Как известно, французы Пьер Корнель[382] и Жан Расин[383] были выдающимися драматургами, представителями классицизма (от лат. classicus — образцовый), ставшего к середине XVII века господствующим направлением в искусстве. Нормы его художественного метода и стиля восходят к античным образцам. Общие эстетические принципы античной драматургии были изложены Аристотелем[384] и Горацием[385]. Согласно Аристотелю, в каждой должно быть шесть частей: фабула, речь, мысль, зрелище и музыкальная часть.

Обращусь к книге «Теория драмы от Аристотеля до Лессинга», автор которой известный литературовед и историк искусств Александр Абрамович Аникст[386]. Сделаю из неё несколько выписок, касающихся основных принципов построения идеального драматургического произведения, каким его видели эти гении античного мира: «Согласно Горацию характеры в пьесах должны быть психологически достоверны, поведение и поступки героев призваны содействовать темпераменту и возрасту персонажей»; «Следуя Аристотелю, Гораций требует, чтобы действие развивалось по внутренним причинам и чтобы развязка естественно вытекала из хода событий, а не происходила под влиянием внешних сил, хотя бы и божественных»; «Гораций настаивает на том, чтобы в драме было пять действий — не больше и не меньше»4.

Французский поэт, критик и теоретик классицизма Никола Буало-Депрео[387] подвёл итоги эстетики классицизма в знаменитом сочинении — поэме-трактате в четырёх песнях «Поэтическое искусство».

В драматургии классицизма соблюдаются три Аристотелевых единства: единство действия, единство места и единство времени. То есть пьеса должна иметь главный сюжет, в её пространстве действие соответствует одному и тому же месту и не занимает более двадцати четырёх часов.

Венедикт Ерофеев соблюдает все эти три правила в пьесе «Вальпургиева ночь, или Шаги Командора». Композиция пьесы также состоит из пяти актов, предписанных Горацием.

Венедикт Ерофеев часто сокрушался, что большей частью писавшие о пьесе критики мало что в ней поняли. Об этом свидетельствует хотя бы один из рекламирующих её анонсов: «Это пьеса об одном дне из жизни обитателей сумасшедшего дома. По форме — это трагедия, по содержанию отчасти тоже. Формулировки точные, острые, что ни монолог — новая пища для размышлений. Пьеса заставляет грустить, украдкой вздыхать и по временам сокрушаться над бесславной участью подпольной советской интеллигенции, прообразом которой выступает главный герой “Вальпургиевой ночи” — Гуревич, поэт-алкоголик».

Должен сразу сказать, что никакой подпольной интеллигенции в пьесе Венедикта Ерофеева и в помине нет. Не только что она во плоти не появляется, но даже дух её не присутствует. Если автор этой рекламы имел в виду диссидентов, то Венедикт Ерофеев по ним не сокрушался, а жалел. Некоторых из них назвав «новыми большевиками», приравнял к ленинской гвардии. Вот этих людей, как вспоминала его сестра Тамара Гущина, он предлагал «душить в колыбели»5.

Но сперва вернусь в более глубокую старину, чем время французского классицизма, — к языческим поверьям о ведьминых ночах.

Ночь с 30 апреля на 1 мая — это время, в котором происходит действие пьесы. У многих народов оно соотносится с праздником ведьм и всей нечистой силы. Обычно эта нечисть прилетает к месту своего сбора на метле, захватив с собой для любовных игр чертей и воздав почести Сатане — хозяину праздника, сообщает князю тьмы о всяческих сотворённых ею пакостях и злодеяниях, а уж затем объедается разными яствами, избегая хлеба и соли, которых нечистая сила, согласно поверьям, не любит. Понятное дело, что, насытившись, ведьмы и черти веселятся на всю катушку и занимаются неистовым развратом.

В славянской традиции эта ночь называется Живи на ночь, или Велесова. У европейцев это небезызвестная Вальпургиева ночь. По сей день живы дохристианские представления, что этой ночью можно увидеть своё будущее и осуществить связь с загробным миром посредством проведения определённых ритуалов.