Венедикт Ерофеев: Человек нездешний - Александр Сенкевич

Как понимать присутствие в этой записи итальянского слова «интермеццо», происходящего от латинского intermendis и означающего «находящийся посреди», «промежуточный»? В современном языке интермеццо — это пьеса промежуточного, связующего значения. Обращу внимание читателя, как Венедикт Ерофеев изящно сформулировал отношение близкого друга к его последнему произведению, которое по прочтении двух актов Владимир Сергеевич должным образом не оценил.

Судя по всему, у Венедикта Ерофеева произошёл серьёзный перебор с алкоголем, безмерно поглощаемым им всякий раз при этих творческих посиделках. Всё закончилось тем, чем должно было закончиться: «2 апреля — Вторник. Корвалол. Полчекушки. Санитары. Спокоен. “Только на 5 дней”. Отделение реанимации. Весь вечер под капельницей. Позволяют курить. Любезное обращение»16. Во второй раз он оказывается в психиатрической больнице.

3 апреля он всё ещё находился в реанимационном отделении. Отношение к нему медицинского персонала — лучше не представить. Опять капельница, после которой ему удалось каким-то образом раздобыть полстакана чего-то из спиртного. Надеюсь, что не водки. В его дневнике это событие обозначено чудом. Ему дозволена одежда. Аппетит у него по-прежнему не появился.

На следующий день, 4 апреля, состоялось переселение Венедикта Ерофеева из реанимационного отделения в обычную палату. К нему снова вернулось бодрое состояние духа. Он долго рассматривал за окном «клочки оттаявшей травы». Вечером его навестила Галина Носова. Принесла что-то из одежды, авторучку, очки и написанные им страницы пьесы. На следующее утро он рассортировал по порядку эту кипу бумаг и взялся за написание пятого акта. Кто-то из больных подошёл к нему и сказал: «У вас интеллигентное лицо»17. Эту фразу он занёс в свой дневник. Из неприятных моментов того дня он зафиксировал «массу уколов», что, однако, нисколько не повлияло на его деловой настрой продолжить работу над пьесой.

Теперь я перейду непосредственно к цитированию последующих дневниковых записей Венедикта Ерофеева. Они не столь отрывочны и сумбурны, как предыдущие, мною пересказанные:

«6 апреля — вербная [Лазарева] суббота. Впервые съедаю всё меню. В ожидании гостей. Яны (Щедриной. — А. С.) нет. Нос[ова], Лён (Слава Лён, настоящее имя Вячеслав Епишин. — А. С.), его приятель. Куча приношений. Весело. Чудно. Но отбор для пьесы притормаживаю. Бессонница до 3-х ночи.

7 апреля — Вербное воскресенье. После бессонницы. Неутомим. Весь день — отбор для 5-го акта заканчиваю. Теперь можно переписать набело. Бодро и непоседливо. Аппетит — уже требую добавок. И снова бессонница до половины третьего.

8 апреля — переселение в спокойную палату. Стойкая благосклонность врачей. Позволено позвонить домой: требую от Нос(овой) прежних актов для ориентировки и “Москва — Петушки” для персонала. Вечером — Нос(ова). О приезде Бориса Ер(офеева). Как быть? За окошком валом валит снег.

9 апреля — весь день в отличном и победном настроении. Рыженькая Вал[ентина] под влиянием «М[осква] — П[етушки]»: “Я потрясена, Вен[едикт], книгой. Это обалденно, ваш юмор выше булгаковского” и пр. И даже не делает мне никаких уколов. И — разрешение на прогулки. 1-я прогулка. Тот самый садик и беседка. Всё-таки: четыре страницы пишу набело и вечером отдаю пришедшей Нос[овой]. Начало 5-го акта есть. Бессонница до 4-х.

10 апреля — снижение во всех отношениях. Раздражительность крайняя, и закончились чернила, и остервенение, и не на чем выместить. Прогулки в 4 ч. — в назначенное время появляется Нос[ова]. С ней по скамейкам: мне нужны стержни для работы, и таблетки для успок[оения]. Нос[ова] бежит в аптеку и возвращается с корвалолом. Засыпаю. Пропащий день.

11 апреля — ну вот и снова возрождён. Чистый четверг. Мне передают стержни. И — набело следующие 4 страницы 5-го акта. Холода и никаких прогулок. Вечером — весёлая встреча с Г[алиной] Нос[овой]. Отдаю ей написанное. Появляется Лён, дивится нашему мажору и утраивает его. Превосходно.

12 апреля — Страстная пятница. Ещё холоднее и снег за окном. Снова никаких прогулок. Короткий приход Нос[овой] — отдаю ей четыре страницы (9—12) 5-го акта. Нос[ова] в восторге. А у меня временная апатия, но продолжаю 5-й акт.

13 апреля — уже и солнце, но около нуля градусов. К приходу гостей готовлю очередные (13—15) страницы 5-го акта. Носова. Потом — Ирина Л. (отдалённо). Потом Тим. Потом — Л. Майкова. Все с приношениями и довольно оживлённо. Вечер — даю себе отдых от трагедии: “Контин.”, телевизор, грустно относительно Ир. Л.

14 апреля — Пасха. Прекращение ночных морозов. И деловое расположение духа. Прогулки запрещены, но при вытаскивании мусора, под солнцем всё-таки звоню Ю[лии] Р[уновой] (не видел с 14 февраля, не звонил с 28 марта). “Когда к тебе можно заехать?” — Р[унова] о занятости, перегруженности, о гостях, как всегда. Я — о своём житье вне Москвы и о писанине. “Ну, до свидания”. Она: “...Почему так спешно?” — “Да уж так. До свидания”. Кладу трубку. Весь день, отложив финал 5-го, сижу над 3-м актом. В один день весь его реконструирую, набело переписываю, все 14 страниц. Отлично.

15 апреля — снова процедуры, работы в реанимации. В 2 часа — Нос[ова]. Отдаю ей весь вчера написанный нахрапом 3-й акт. Нос[ова] в восторге: итак, остаётся только самый конец 5-го акта. Предисловие — посвящение. Вечером гости — Нос[ова] со своей Ольгой, Ольга с шоколадом, Нос[ова] к Мур[авьёву] с материалами. Чуть позже — ещё гость, через окошко — Мельник[ов] (Николай Болдырев, сын С. А. Мельниковой. Ерофеев называл его Мельниковым по фамилии матери. — А. С.).

16 апреля — и заканчиваю трагедию. В полдень довершаю последние две страницы (22—23). Свобода. Добавляю “Крохотное послесловие”. За окном — дожди, я удовлетворён и спокоен. Ванная, прогулка под дождями. Проходящий незнакомый врач просит “Петушки”. “Вашу книгу так рекламируют, что...»” Обещаю. Вечером гости. Нос[ова] и Некрасова. Чрезвычайно весело, если б не затюканная Некрасова (Алёна Некрасова, приятельница Галины Носовой. — А. С.). Вручаю Нос[овой] последние 5 страниц последнего 5-го акта. Нос[ова] окончательно в восторге и опять от меня едет к Муру (Владимиру Муравьёву. — А. С). Ещё запоздалые гости: Коля Мельник[ов], Черных (Валерия Черных, жена Николая Болдырева-Мельникова. — А. С.), Саша с рыжей бородой и в коляске почти 2-х месячный Кирилл. Чертовски весело у входа в отделение: о предстоящих крестинах, об о. Варсонофии, о законченной сегодня драме и пр.»18.

Пьеса была закончена. Думать о её постановке в Москве или в каком-нибудь другом городе Советского Союза в 1985 году представлялось бредом сумасшедшего.

Разве Венедикт Ерофеев мог бы тогда представить, что в СССР появился облачённый властью человек, понявший простую истину: невозможно насилием улучшить жизнь людей. 11 марта 1985 года генеральным секретарём ЦК КПСС стал Михаил Сергеевич Горбачёв.

За год перед смертью Венедикта Ерофеева в апрельском номере журнала «Театр» появилось коротенькое с ним интервью за подписью Владимира Ломазова. Беседа с писателем проходила на кухне квартиры на тринадцатом этаже в доме-башне на улице Флотской. Помимо интервьюера присутствовали поэт Генрих Сапгир, Галина Носова, жена Ерофеева, и ещё одна, не названная в публикации женщина. Владимир Ломазов так описал своего собеседника: «Он сед — густые седые волосы, косой пробор мальчишки. Веня с марлечкой на кадыке, дрожащей от ветерка-дыхания. Весёлый и мужественный человек редкого достоинства»1.