Сочинения в трех томах. Том 1 - Майн Рид

Очевидно, засуха согнала в одно место крокодилов, обитавших обыкновенно на всем пространстве реки. Уничтожив все живущее в воде, всю рыбу и прочее, крокодилы были обречены на голодную смерть и собрались издыхать в одно место. Голодом же объяснялось и их нападение на людей. Если бы часть их не была убита путешественниками, она все равно была бы съедена другими. Им только и осталось пожирать друг друга.

Избавившись от этих страшных врагов, буры перестали и думать о них; все их мысли теперь сосредоточились на вторичном неожиданном препятствии к дальнейшему передвижению.

Все были в унынии. Баас мучился больше всех, так как на нем лежала нравственная ответственность за всю колонию переселенцев.

— Напрасно, — говорил он, — доверил я расследование пути молодым людям. Они, как только увидели воду, сейчас же и предположили, что больше расследовать нечего… Конечно, я не виню их… Виноват я. Мне следовало помнить, что на такую разведку следует посылать опытных людей, а не таких юнцов, как наша молодежь, с ее пылким воображением и страстью к чересчур быстрым заключениям. Да, вся вина падает на одного меня. Из-за моей оплошности погибли два преданных человека, и напрасно было потрачено столько труда и времени на разборку, переноску и сборку плотов. Теперь, если за этой новой омарамбой окажется опять настоящая река, придется снова все это проделать и тащить все вдвое дальше… Чтобы предупредить новую такую же ошибку, я сам отправлюсь с желающими на разведку. Постараюсь лично исследовать все, и как можно обстоятельнее. Это будет лучше.

С этими словами он взял ружье, запасся необходимым количеством зарядов и провизии и отправился в путь в сопровождении Лауренса, Андрэ и Людвига, поручив Карлу де Моору наблюдение за колонией.

Ян ван Дорн вышел с твердым намерением проследить как можно дальше, чтобы убедиться, нет ли впереди еще таких же омарамб.

Перемена характера почвы скоро доказала ему, что нечего более опасаться нового препятствия в виде перерыва течения реки. В том месте, где кончалась вторая омарамба, песчаное ложе реки сменялось глинистым. А так как омарамбы возможны только в песках, то смело можно было рассчитывать, что впереди не предвидится никаких преград к проходу плотов.

Однако наученный горьким опытом, осторожный ван Дорн этим не удовлетворился. Он решил пройти еще несколько верст вниз по реке и окончательно убедиться в невозможности нового разочарования.

Вследствие этого он и его спутники возвратились к своим товарищам только утром на другой день, порядочно уставши, но с благоприятными вестями.

Во все время их отсутствия остальные путешественники, мучимые неизвестностью, были в сильной тревоге. Если вся река окажется в омарамбах, то плоты придется бросить. Как же тогда быть с багажом? Неужели тащить всю эту массу всевозможных предметов на себе до самого того места, где можно будет, наконец, поселиться навсегда? На это ни людей, ни сил не хватит. Да и где еще такое место, сколько времени нужно идти, и вообще возможно ли будет добраться до него с женщинами и детьми? Все это очень беспокоило переселенцев.

В ожидании возвращения бааса и его спутников и не желая оставаться в озере, кишевшем голодными крокодилами, переселенцы разбили шатры на берегу, подальше от опасного соседства.

Все это делалось тихо, молча и вяло. На всех лицах лежала мрачная тень уныния и отчаяния. Неуверенность в завтрашнем дне, неведение того, что предстоит дальше, ложились тяжелым гнетом на души путешественников. Даже вечно веселая молодежь приуныла и с тоскою глядела вдоль ненавистной омарамбы.

После молчаливого ужина Ганс Блоом читал Библию, единственную утешительницу буров в несчастьях. Все благоговейно слушали и горячо просили Бога сжалиться над ни в чем не повинными людьми и спасти их детей от ужасной погибели в безвестной пустыне.

Почувствовав себя немного успокоенными и как бы духовно окрепшими, переселенцы уже собирались ложиться спать, расставив караульных и приняв все необходимые меры предосторожности, как вдруг одно явление развлекло их и заставило даже забыть и о сне, и о своем безвыходном положении.

В стороне от них, среди деревьев и кустов, что-то зашевелилось, послышались треск ломаемых ветвей и чьи-то тяжелые шаги. Можно было предположить, что это пробирается к воде буйвол, носорог или даже слон.

Действительно, на поляне, где расположились путешественники, вскоре показался карл-коп, то есть слон-самец, лишенный клыков. Он был совершенно один. Судя по тому, как он яростно размахивал хоботом, сокрушая все, что ему попадалось на пути, как свирепо вращал налившимися кровью глазами, можно было предположить, что он очень рассержен. Его, вероятно, выгнали из стада за буйство и строптивость. Таких буйных слонов в стаде не любят и всегда изгоняют. Их следует опасаться. Одинокие слоны очень свирепы и жестоки, особенно если они не успели еще ни на ком выместить свою злость.

Увидев слона, молодые буры схватились за ружья, но Клаас Ринвальд остановил их.

— Вам не убить его с первого раза, — сказал он. — Вы этим только приведете его в страшную ярость, Он бросится на нас и наделает нам много неприятностей. Мы все в куче. Не обойдется, пожалуй, даже и без непоправимого несчастья. Да и не к чему его убивать. Он без клыков и не представляет для нас никакой ценности.

— Да, это верно, — согласился Пит. — Мы просто увлеклись было охотничьим азартом.

Пит всегда старался угождать Ринвальду, отцу Катринки, и слушал его, чем подавал нередко хороший пример послушания и скромности своим товарищам.

— Интересно наблюдать за этим животным, — продолжал старый бур. — Оно пока еще, кажется, нас не замечает. Да если и заметит — не беда. Самый свирепый слон никогда не бросится на людей, если они находятся в стороне и не задевают его. Право, они этим лучше многих из нас. Рассерженный слон будят ломать и сокрушать все, что ему встретится на пути, но человека зря не тронет, лишь бы этот последний сам не трогал его. В этом, к нашему счастью, и состоит особенность природы такого крупного и сильного животного.

После этих слов, сказанных тихим голосом, все притихли и затаили дыхание.